Полнолуние
Шрифт:
Эдгар не был удовлетворен таким исходом, и его захлестнула жалость – по сути, еще ребенок, она лежала перед ним опустошенная, с побелевшими губами и окровавленными бедрами. Потрогав слабый пульс на ее шее – к счастью, он еще не пропадал, – Эдгар осторожно завернул тело Лауры в свой плащ, принял ее в объятия и взмыл в безоблачную высь, туда, где находился замок. Он поклялся, что ни за что не позволит ей умереть, она будет жить любой ценой.
Глава 3
Когда Эдгар внес Лауру на руках в замок, он
Он знал, что все эти девятнадцать лет Элеонора не убивала. Раз в месяц, в полнолуние, ее муж Филипп, пользуясь служебными связями, переливал ей донорскую кровь, и Элеонора держалась. Она была слаба и не развивалась, как вампир, но эта стерильная выхолощенная кровь сохраняла в ней видимость жизни. Эдгар искренне недоумевал, зачем Филипп тратит столько усилий, чтобы оберегать пустую оболочку Элеоноры, да и вообще, зачем ему такая жена, красивая и нестареющая, но лишенная человечности. Сам Эдгар не представлял себя рядом со смертной женщиной – слишком велика была бы пропасть между ними. Поэтому он не медлил и сразу обратил Лауру, забрав на свою сторону реальности. Однако Филипп Уэйн двадцать лет провел рядом с нежитью, в одной постели с ней, и, по всей видимости, ему это нравилось. Воистину, то была любовь, причины которой не требуют объяснений.
Эдгар подошел к большому старому зеркалу, отражающему комнату с легким искажением. Окровавленной рукой он тронул амальгаму, поверхность зеркала затуманилась, и в глубине его возникла Элеонора. В это время она находилась в лондонской квартире, которую они с мужем снимали, чтобы выяснить кое-что насчет акций и ценных бумаг, оставленных Элеоноре ее отцом-англичанином. Оторванная от взрослых дочерей, она наслаждалась уединением с предметом своего обожания и обладания. Сейчас Филиппа не было дома, и она отдыхала на кровати с книгой. Увидев, как поплыла поверхность большого зеркала, Элеонора в изумлении поднялась с кровати и подошла к нему.
Она близоруко прищурилась – без притока живой крови зрение у нее снова стало неважным – и рассмотрела знакомую комнату, в которой неоднократно бывала. Ее нелюбимая дочь лежала на кровати, бледная, как мертвец, а Эдгар сидел рядом, прижимая свое запястье к ее, а другую руку держа на пульсе у горла Лауры. Элеонора заметила ранки на шее дочери, оценила обстановку и удовлетворенно
– Какая прелесть! – воскликнула она, привычно заломив руки в манере бывшей актрисы. – Значит, ты добился, чего хотел! Что ж, поздравляю! Будьте счастливы вместе!
Эдгар оглядел эту женщину, которая была ему омерзительна, невзирая на их общую кровь, ее красоту и ухоженность. Сейчас, когда в Лондоне почти наступила полночь, Элеонора была облачена в шелковую пижаму цвета лаванды, который ей удивительно шел. Волосы были тщательно завиты, глаза и губы подкрашены. Эдгар даже почти ощущал густой аромат сирени, исходящий от нее.
– Послушай, дорогая, – вкрадчиво начал он, – мне требуется твоя помощь. Видишь, твоя дочь умирает. Прошу тебя, отвори свои вены и дай ей немного крови.
Алый рот Элеоноры в негодовании округлился буквой О, она подняла свои аккуратно выщипанные брови и торжествующе рассмеялась.
– Ах, значит, дорогая? Ну уж нет. Ты когда-то сказал мне, что придет время платить по счетам. Так вот, я думаю, что давно уже с тобой рассчиталась!
Эдгару потребовалось все его силы, чтобы удерживать перед ней бесстрастное выражение лица.
– Каким образом? Ты дала мне обещание, что будешь заботиться о ней. Вместо этого ты была самой отвратительной матерью, которая встретилась мне за двести лет!
– И ты еще смеешь в чем-то попрекать меня?! – возмутилась Элеонора. – Я родила ее для тебя! Не бросила в Румынии, не выкинула на улицу. Я вырастила ее! Воспитала! Она жила на всем готовом, ни в чем не зная отказа. Ты ее хотел – ты ее заполучил! Теперь она всецело твоя забота. А меня оставь в покое!
– Ты лишила ее самого главного, материнской любви! Сделай для нее хоть что-то! Дай ей немного своей крови, просто порежь запястье. И все.
– Нет, я этого не сделаю, – злорадствовала Элеонора. – Я не хочу.
– Как ты можешь быть такой бесчувственной? – не понимал Эдгар. – Она ведь твоя дочь!
– Она мне не дочь! – истерично закричала Элеонора, и ее красивое лицо безобразно исказилось. – Она чудовище! Ты навязал мне ее, и я жила рядом с ней как в аду. Я ненавижу ее! Даже не представляю, откуда она взялась. Я толком не помню, что тогда произошло в этой комнате. Кто ее отец, Низамеддин или, может быть, ты?
От этих слов Эдгара передернуло.
– Не говори глупостей. Отец у нее может быть только один, и тебе это прекрасно известно.
Однако в пышной груди Элеоноры клокотала негасимая злость, и ничто не могло утолить ее жажду отмщения.
– Вы двое лишили меня всего! – кричала Элеонора, дыша яростью. – Из-за вас я вынуждена влачить это жалкое существование, без еды и сна! А она была живым напоминанием об этом кошмаре!
– В том, кем ты стала, моей вины нет, ты знаешь, – мягко возразил Эдгар. – Не я обратил тебя. Я только помог, когда ты гибла и нуждалась в помощи.
– Ты сделал это не ради меня, а ради нее! – руки Элеоноры взметнулись к вискам, а в желтых глазах заплясало безумие. – Ты получил свою плату. Вот и забирай ее со всеми потрохами, живую или мертвую!