Полнолуние
Шрифт:
Смерть Мариэдит была засвидетельствована как самоубийство, и ее тело в цинковом гробу отправили в Америку. В остальном день прошел спокойно, насколько это возможно при таких обстоятельствах. Лаура уже не думала о Мариэдит, оплакав свою первую жертву, и в ней начали намечаться неуловимые перемены, которых она еще не сознавала. Девушка томилась в ожидании ночи.
Когда стемнело, и в здании «Магдалы» погасили огни, Лаура выскользнула из своей комнаты и легкой поступью направилась в сторону замка. Она совершенно забыла себя и свою далекую, покинутую жизнь, наслаждаясь красотой лунной ночи. Она впитывала незнакомые звуки и запахи, которые ее измененное сознание распознавало как родные, как если бы для нее прежде существовала другая жизнь
Эдгар ждал ее. Он открыл дверь в лунном свете, и она сразу очутилась в его объятиях.
– Я рад, что ты пришла. Пора начать учиться, Лаура.
Он взял ее за руку и подвел к зеркалу.
– Зеркало не только для того, чтобы расчесывать перед ним волосы, моя дорогая. Из любой зеркальной поверхности можно создать портал. Через это зеркало кровь Элеоноры перешла к тебе.
– То есть это я виновата в смерти родителей? – встревожилась Лаура.
Эдгар медленно повернулся к ней.
– Нет. Ты ни в чем не виновата, запомни это раз и навсегда. То, что произошло, было неминуемо и закономерно.
– С помощью своего отражения ты можешь перейти на другую сторону, – продолжал он. – Перенестись в другое место. Телепортироваться, если угодно. Попробуй.
Лаура вытянула руку, и блестящая поверхность слабо задрожала от ее прикосновения.
– Ты пока не сумеешь ничего сделать, но уже его чувствуешь, это прекрасно. В случае опасности ты можешь уйти сквозь зеркало. Или почерпнуть нужную энергию. Разбив зеркало, ты вызовешь разрушительный взрыв. Существует поверье, что вампиры не отражаются в зеркалах, но это неправда. Зеркала – наши друзья, особенно такие старые.
– А что насчет чеснока, серебра, осинового кола? – спросила Лаура, вспомнив фильмы о Дракуле.
– Про чеснок ерунда, просто неприятный запах. А вот про серебро правда, оно для нас сильный аллерген. Про осиновый кол я не уверен, не пробовал, но думаю, что, если нам проткнуть сердце и отрезать голову, наше существование прекратится.
Они проговорили почти до утра. Эдгар взглянул в еще темное окно с безжизненным вздохом, ощущая рассвет, и сказал:
– Пора готовиться ко сну.
Предвидя свое смущение, Лаура захватила любимую пижамку из прошлой жизни. Она была голубого цвета, мягкая и уютная, с нарисованными совами. Совята летали, засыпали на ветках и смотрели на луну. Лауре была остро необходима какая-то привычная вещь, принадлежавшая только ей.
– Как это мило, – улыбнулся Эдгар при взгляде на девушку, вышедшую из ванной. – Какой ты еще ребенок.
Светало. Молочный лунный свет становился все бледнее, и луна таяла в темных небесах, как кусок сахара в чашке чая. Рассвет надвигался исподволь и неотвратимо, и белый призрак утра возник между ними. Лаура почувствовала странный холод, туманный и удушливый, почти неосознаваемый. Кровь густела в венах, облачко ее дыхания стыло в воздухе, и жизнь медленно прекращала пульсировать в теле Лауры.
– Мне холодно, – сказала она слабеющим голосом.
Эдгар посмотрел на нее, и в его посветлевших глазах сквозило сочувствие.
– Тебя покидает жизнь, к сожалению, это неизбежно. Моя смерть была гораздо менее приятной, чем твоя. Я уж постарался убить тебя нежно, но смерть – это всегда смерть, никуда от нее не деться. Придется потерпеть. Со временем ты привыкнешь, это будет не так больно. Я, например, уже практически ничего не чувствую,
Лаура медлила, мысль о том, что придется разделить с ним постель, волновала воображение, но и вызывала вполне объяснимые опасения.
Эдгар заметил ее колебания и поспешил их развеять.
– Не бойся, я не трону тебя. Обещаю. Ты еще не готова, твои чувства незрелы. И пока ничего не можешь дать мне взамен, ты как пустой сосуд. Ты похожа на неоперившегося птенца. Ничего не будет, по крайней мере, пока. Если хочешь, я положу между нами нож.
Лаура бледно улыбнулась.
– Не надо, я верю тебе.
Она опустилась на кровать, улеглась щекой на лунный блик и свернулась клубочком. Ее бил озноб, шея леденела, и она снова почувствовала, как из нее по капле уходит жизнь, хотя на этот раз то была всего лишь иллюзия, созданная предрассветной мглой.
Эдгар прилег рядом и не отпускал ее холодеющую руку. Рассвет навалился крышкой гроба, она задохнулась и канула в небытие, перед этим вспомнив мерцание глаз Эдгара в ту лунную ночь – так на Лауру глянула ее великолепная смерть.
Пробуждение медленно наступало вместе с восходом солнца. Сон, столь же слепой и непроглядный, как смерть, бледнел одновременно с озаренным небом, и потихоньку отпускал окоченевшую Лауру. Сквозь щели неплотно задернутых портьер сочился солнечный свет, и пылинки весело плясали в его лучах. Лаура открыла глаза и ахнула: рядом с ней на кровати покоился красивый труп. Она приподнялась на локте и воспользовалась случаем, чтобы рассмотреть это лицо в каждой детали, незнакомое и любимое, лик ее сна. Лаура пристально всматривалась в аристократические черты, неподвижные в своем скульптурном совершенстве: высокие скулы, прямой нос, чувственные губы и ямочку на подбородке – такую же, как у нее. Она помнила из школьного курса биологии, что эта ямочка является доминантным геном, который может передаваться через поколения. Кожа его была безупречно гладкой, хотя Эдгар выглядел не на двадцать лет, а на свои земные тридцать два. Изогнутые брови и пушистые ресницы золотились в полумраке, отливая медью. Вдруг взгляд Лауры привлекла одна деталь – на правом виске Эдгара розовел незаживающий шрам. Обычно он был прикрыт локоном, который привычно сползал ему на глаза. Лаура прежде не замечала этого страшного шрама, но он отчего-то притягивал ее, и она осторожно дотронулась до него кончиками пальцев. Шрам словно отозвался на ее прикосновение, кроваво запульсировал, как живой, и Эдгар резко открыл глаза, увидев над собой растерянное лицо Лауры.
– Доброе утро, любовь моя, – радостно сказал он.
В следующее мгновение Эдгар перевернул ее на спину, сам оказавшись сверху, и наклонился к ней с поцелуями, а его руки нежно и настойчиво забрались под ее пижаму. Ошеломленная Лаура не могла противостоять такой пылкости, сердце ее сладостно замирало и катилось в пропасть. Она млела от его прикосновений, но разрешить перешагнуть последнюю черту не была готова. Ее чувства к Эдгару были весьма противоречивы, и она боялась своих желаний. Если бы Лаура не считала себя девственницей, в тот же миг позволила бы снять с нее одежду и овладеть собой. Но, как и любой девушке, ей было страшно, все происходило слишком стремительно.
Лаура заерзала под его тяжестью и сбивчиво пролепетала в перерывах между поцелуями:
– Нет, Эдгар, нет! Ты обещал!
Он с сожалением вздохнул, неохотно отпустил Лауру и встал с кровати.
– Прости, я забылся. Ты такая сладкая в этой пижаме. И пахнешь как ванильное пирожное. Меня извиняет лишь то, что уже более двухсот лет я не просыпался в одной постели с женщиной.
– Ну уж нет, со мной этот трюк не пройдет! – лукаво улыбнулась Лаура, приподнявшись на постели.
– Как скажешь, милая, – с легкостью согласился Эдгар. – Знаешь ли, два с половиной века жизни на этой земле научили меня терпению. У нас с тобой впереди целая вечность. Я не намерен тебя торопить.