Полнолуние
Шрифт:
При воспоминании о Мариэдит Лаура не сумела сдержать слез. Она приникла к его плечу и безудержно заплакала, не видя, что ее слезы окрашены выпитой кровью. Эдгар поморщился и протянул ей платок – кровавые капли оставляли следы на его белой рубашке.
– Я бы советовал тебе беречь слезы. Чем больше ты плачешь, тем тяжелее тебе будет дожить до полнолуния. Если хочешь реже убивать, поменьше плачь.
Лаура взглянула на платок и с ужасом увидела розовые разводы, но не смогла остановиться и перестать лить слезы.
– Я не хотела убивать ее! – рыдала она, утопая в тоске и безысходности. – Это так тяжело… Она была хорошая. Уж лучше бы это была противная Бернадетт!
– Мексиканочке не повезло просто потому,
– Но у нее ведь, наверное, были близкие… – продолжала терзаться Лаура.
– У всех есть близкие – родители, друзья, любимые. Кроме нас с тобой, – он проникновенно заглянул ей в глаза. – У нас нет никого, кроме друг друга. Твоя сестра не в счет – она на редкость цельная и самодостаточная личность. Она прекрасно обойдется без тебя.
– А ты тоже убивался по своей первой жертве? – спросила Лаура с возмущением. – Или сожалел? Ты хотя бы ее помнишь?
– Нет, нисколько не сожалел, – нахмурился Эдгар и изящно взмахнул рукой, словно отгоняя непрошеное воспоминание. – Я знал ее, она была нехорошей женщиной. У меня имелись веские причины лишить ее жизни, не связанные с жаждой. Когда-нибудь я тебе все расскажу. Иногда люди заслуживают смерти и не вызывают жалости. Да и тебе по большому счету наплевать на людей.
Лаура судорожно всхлипнула, но тут же умолкла, опешив.
– Это неправда! – доказывала она с жаром. – Я никогда никому не делала зла. Я добрый человек!
– Конечно, душа моя, – Эдгар мягко погладил ее по руке. – Все мы были людьми, хорошими в той или иной мере. Но ты уже не человек. Ты высшее существо и вправе выбирать, кому стоит умереть.
– Ты говоришь ужасные вещи!
– Вовсе нет, – язвительно усмехнулся он. – Я говорю правду. Ты ненавидишь людей.
Лаура приоткрыла было рот, чтобы возразить, и тут же закрыла, пораженная этой мыслью.
– Что, скажешь, я неправ? – невозмутимо продолжал Эдгар. – Я знаю тебя лучше, чем ты сама. Ты маленькая эгоистка. Кого ты любила в жизни, кроме своей сестры?
– А ты? – огрызнулась Лаура, обиженная его словами.
Он посмотрел на нее с вековым снисхождением и произнес покровительственным тоном:
– Я как раз много любил. Правда, сейчас мне достаточно одной любви к тебе.
Ее кровь в его венах смягчала, вызывала у Эдгара жалость и непреодолимую нежность к ней. Лаура была такая беззащитная, бело-розовая, как яблоневый цвет, со смертельно израненной душой. Он видел скорбную сиреневую тень в изломе ее сомкнутых губ, прозрачные от слез глаза, трогательные ямочки на локтях. Щечки у нее были по-детски круглыми, скулы еще не начали заостряться. Эдгар придвинулся к ней и заключил в свои по-мужски сильные, оберегающие объятия.
– Милая девочка. Ты такая чистая… Чистый лист, белый воск. Что ты хочешь? Я все сделаю для тебя.
Лаура на минуту расслабилась, замирая в его ласковых руках, а затем вытерла слезы и с вызовом посмотрела в глаза.
– Поцелуй меня. Но не так, как вчера. По-настоящему. Вчера мне не очень понравилось.
Лицо Эдгара радостно осияла ее кровь, он наклонился к Лауре, и она ощутила обманчивое тепло его губ. Этот поцелуй был иным, не таким темным и убийственно опасным, как накануне ночью. Эдгар повернулся к ней светлой стороной, желая выразить свою любовь и показать запредельные горизонты того нечеловеческого счастья, которое ее ожидает с ним. На сей раз он целовал Лауру неторопливо и сладостно, до головокружения, проникая глубоко в душу, которая затрепетала и рванулась к нему, как бабочка на огонь. Они вдвоем парили в сети солнечных лучей, сплетаясь, как язычки пламени, и устремлялись ввысь, в чистое безоблачное небо. Этот поцелуй ангела стер из памяти вчерашний
Лаура встряхнула волосами и произнесла с полным самообладанием, в то время как глаза еще туманились пережитым восторгом:
– Да, так гораздо лучше. Ну ладно, пока.
Она решительно встала и пошла прочь сквозь солнечный свет, хрупкая, но не сломленная, и ее ноги в коротеньких шортах казались бесконечными. Лаура даже ни разу не обернулась.
Эдгар смотрел ей вслед с нескрываемым восхищением, а затем удивленно рассмеялся и произнес:
– А у девочки есть характер. Посмотрим, что из нее вырастет.
Глава 5
Как и предсказывал Эдгар, днем Лауру позвали к телефону на международный разговор. Звонила Джемайма, так что девушке предстояло тягостное объяснение. Лаура совсем не умела врать и не могла придумать себе сносное оправдание. Ей хотелось поддержать сестру, дотянуться до нее через океан слез, обнять, поделиться своим теплом, но она была бессильна это сделать. Прежняя жизнь была намертво отрезана от нее.
– Лолли, наши родители погибли в Лондоне, – рыдала Джемайма на противоположном конце телефонного провода. – Причина пока неясна, будет вскрытие. Тебе нужно в Лос-Анджелес.
– Джемми, я пока не могу вернуться и помочь тебе, – мягко ответила Лаура. – Никак не могу. Я при встрече все объясню. Но пока тебе придется справляться самой.
– Ты слышала, что я сказала? – вскричала Джемми, не в силах понять безразличие младшей сестры. – Наших родителей больше нет и никогда не будет!
– Да, я просто в шоке, – выдавила Лаура. – Но пойми, я на другом конце света. И просто не смогу выбраться отсюда так быстро.
Джемайма помолчала, и прошло, наверное, полминуты, прежде чем Лаура снова услышала ее тихий голос.
– Да, я все понимаю. Ты только приехала в Румынию, и теперь так сразу лететь обратно… Это, наверное, невозможно. Достать билет, и все остальное. Ты все равно не успеешь. Оставайся там. Тела прибудут завтра. Я организую похороны сама.
– Держись там, сестренка. Я тебя люблю, – произнесла Лаура, чувствуя себя последней дрянью, и повесила трубку.
Закончив разговор, она села на пол, в раздумьях обхватив голову руками.
Лаура была настолько поглощена собственными эгоистическими переживаниями, что смерть родителей почти не затронула глубин ее души. Она прислушивалась к себе и чувствовала только глухую пустоту, в то время как прежняя Лолли билась бы в рыданиях. Странно, но ей не было жаль их, она переживала только за Джемайму. Все же это были и ее родители, хотя Лаура всегда ощущала себя чужой в собственном доме. Разве что об отце немного сожалела, главным образом о том, что толком не узнала его, хотя и жила с этим человеком под одной крышей. Филипп всегда относился к ней со сдержанной добротой, хотя не считал ее своей дочерью. Это был мягкий и отзывчивый человек, но он старался не привязываться к ней, понимая, что не сможет уберечь Лолли от уготованной ей судьбы. Ненависть Элеоноры к ней теперь была понятна и даже в чем-то оправдана. За всю свою жизнь Лаура не услышала от матери ни одного ласкового слова, не получила ни единого проявления нежности. Впрочем, от Эдгара в ней действительно было больше, чем от Филиппа и Элеоноры, вместе взятых. Лаура оказалась разделена со старым привычным миром пропастью, полной крови, и только Эдгар остался на ее стороне.