Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов. Книга 2

Свадьбина Любовь

Некоторое время мы шагаем молча. Я поглядываю на деревья, вдруг и здесь есть глазастые подсказчики?

– Ты мне не веришь, – заключает Мара.

– Хах, – не могу удержаться от усмешки. – Да ты вообще можешь оказаться моей галлюцинацией. Кто будет всерьёз относиться к разговору в такой ситуации?

Шагов через тридцать Мара хмыкает:

– Пожалуй, ты права. Если выйдем из лабиринта, мы продолжим наш разговор.

Да пожалуйста, ты же прямо Робин Гуд, благородно отжимающий состоятельных женихов у зажравшихся иномирянок.

Эту

мысль исключительно из себялюбия тоже оставляю при себе. К тому же сильно сомневаюсь, что Мара знает, кто такой Робин Гуд. А вот Санаду эту шутку оценил бы.

Шагах в десяти впереди между деревьями вспыхивает просвет. Возникает буквально из ниоткуда, я лишь моргнуть успеваю, и вместо бесконечно петляющей тропинки передо мной уже выход на очередную освещённую лунами поляну.

Глава 42

Оглядываюсь: Мара поверх моего плеча разглядывает просвет.

А я почти надеялась, что она сама исчезнет, словно испытание.

И как бы мне ни хотелось рвануть вперёд одной в надежде оторваться, протягиваю руку.

С кислой миной Мара сжимает мою ладонь.

Так, держась друг за друга, мы выходим на поляну.

И вдруг оказываемся в залитом солнечным светом школьном классе. Я узнаю его сразу. Узнаю зелёные парты с надписями, обложки лежащих на столах учебников для третьего класса. Детей не помню, потому что не хочу. Но сейчас они все здесь. И маленькая я тоже. Рыжие кудри заплетены в косички, в середине ряда я сижу над раскрытым учебником. А надо мной возвышается задира класса Таня и, тыкая меня пальцем в плечо, повторяет:

– А ты такая же чокнутая, как твоя мамаша? Тоже голоса слышишь? Чокнутая? Или глухая?

Тройка самых тихих, как и я, упорно смотрят в свои учебники, но большая часть класса стоит вокруг меня и Тани в ожидании зрелища. Тогда я, глубоко уйдя в себя, не могла оценить яркое любопытство на их лицах.

Помнится, Таня долго меня доставала. И я знаю, что сейчас произойдёт.

Она продолжает тыкать пальцем в плечо:

– Да ты не просто чокнутая, ты дура и глухая. Вам всем в дурку пора переехать.

Не дождавшись реакции, Таня тыкает пальцем мне в скулу.

В следующий миг я взвиваюсь, и она отлетает к соседней парте, та со скрежетом отъезжает, детишки прыскают в сторону, а я налетаю на Таню и молочу её кулаками. Лицо у меня яростно-сосредоточенное. Таня крупнее, выше на полголовы, но я сметаю её своим напором, мы катимся по полу, царапаемся, впиваемся в косы, отбиваемся. Дети верещат. Таня сильнее, но я – отчаяннее, умудряюсь придавить её к полу дёргаю за косу. Таня зубами впивается мне в руку, а я… я перехватываю её руку и тоже кусаю. Сопя, застыв в яростном противостоянии, глядя друг другу в глаза, мы отчаянно сжимаем челюсти.

Сейчас у меня взрослой сердцебиение взвивается до предела, дыхание учащается. И я заставляю себя дышать

медленно-медленно, чтобы подавить воздействие адреналина. Мысленно даже отжиматься начинаю, стараясь ярко представлять эти ощущения, ведь мысли влияют на тело, обманывают его.

Я знаю, чем завершится это противостояние. И вмешиваться не собираюсь.

– Да ты боевая, – хмыкает Мара.

– Ага, и, заметь, кусаться с детства люблю, – небрежно отзываюсь я.

Глаза Тани наполняются слезами, рот некрасиво распахивается, лицо наливается багрянцем, и она начинает громко реветь.

В разборках того времени слёзы – признание поражения.

Но дежурный учитель уже здесь, растаскивает нас, кричит.

Под присмотром Мары я наблюдаю, как нас всех ругают, тащат к завучу, и мне выговаривают за драку. После этого случая меня остерегались трогать руками, только словесно, но и я осознала, что физическая расправа над противником хоть и приносит удовлетворение и некоторые преференции (меня ведь действительно опасались трогать физически), но и проблем от этого много.

Не знаю, в чём заключается испытание: мне предлагалось вмешаться и помочь себе? Навалять детишкам? Усовестить их? Оттягать за космы несправедливого завуча, без разборок свалившего всю вину на меня, а потом всё же умасленного моей мамой? Попытаться решить всё миром? Разрыдаться от жалости к себе?

Не знаю, после мысленных отжиманий я предпочитаю скатиться в философские размышления о жизни. Эти размышления помогают расфокусировать взгляд и практически не слышать происходящего, так что навеянная лабиринтом иллюзия довольно быстро тускнеет, и мы с Марой вдруг снова оказываемся на лесной полянке.

С этой поляны, как и с прошлой, в разные стороны расходятся шесть тропинок. И я снова прислушиваюсь к себе, стараясь кровью почувствовать, где сейчас Санаду.

***

Умом Санаду понимает, что не может так просто из другой вселенной попасть в спальню Изрель, а вот нервы это понимать отказываются.

Потому что он не чувствует вторжения в разум – все щиты на месте.

Потому что запахи и ощущения неотличимы от настоящих.

И Изрель тоже очень похожа на настоящую – вся полностью до последнего испускаемого флюида ментальной магии и запаха. Реальна во всём, кроме её странного желания.

– Санаду, прекрати убегать! – на бегу требует она.

Но Санаду, придерживая панталоны, – единственное, что осталось у него от одежды, – продолжает носиться вокруг её высокой, большущей кровати с балдахином. А Изрель гоняется за ним.

Носятся они с тех пор, как он при попытке побега не смог пробить головой окно и остался без штанов.

– Изрель, я же старый для тебя, – напоминает Санаду.

– Ничего, я открыта для экспериментов! – не отстаёт Изрель.

– Ты не любишь вампиров!

– А ты остановись, и я покажу, насколько ты заблуждаешься.