Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов. Книга 2

Свадьбина Любовь

Не сразу замечаю, что вокруг фургона лежат обломки подобных ярко раскрашенных фургонов и клеток, трепещут на ветру обрывки длинных полотен и тканного купола.

А ещё здесь много мёртвых: животные и люди лежат среди разбросанных и поломанных вещей, добавляя к пестроте тканей и зелёной яркости травы слишком много кроваво-красных пятен.

Глава 45

Покачнувшись, отступаю на полшага и опускаюсь на колени, касаюсь чуть сгорбленной, обтянутой рубашкой спины Санаду и прижимаюсь к нему, кладу подбородок на плечо.

– Это воспоминание? – сосредотачиваюсь на

покачивающейся на ветру пряди его волос, на затрепетавшем рядом моём рыжем локоне.

Не скажу, что меня слишком шокирует увиденное – современные СМИ и фильмы так напитывают сознание подобными образами, что закрываться от них начинаешь автоматически. Но рассматривать подробности бойни не хочу.

Санаду лишь чуть поворачивает голову:

– Да, – он наклоняется, прижимаясь скулой к моей макушке. – Клео…

Обнимаю его под грудью:

– Пойдём дальше.

– Ты кажешься такой настоящей…

Так, похоже, меня приняли за галлюцинацию. Ладно, хоть не за белую горячку. Невольно вспоминаю Марка Аврелия – вздыхаю, крепче обнимаю Санаду и уверяю:

– Я настоящая.

– Этого не может быть, ты не умеешь телепортироваться, а даже если бы умела, ты бы потратила на это всю свою магию и сейчас поглотила остатки заряда магических кристаллов, а ты их не поглощаешь, – он похлопывает по карману брюк, и там тихо позвякивают экспроприированные у Мары кристаллы.

– Если честно, по поводу телепортации я сама не поняла, возможно, задействовались какие-то местные механизмы? – я отпускаю Санаду и присаживаюсь рядом, свешиваю ноги с крыши фургона.

– Вряд ли, – тихо возражает Санаду. – Твоё иллюзорное присутствие может меня взбодрить, а это место давит на больные мозоли.

Я ещё раз оглядываю поле. Людей и животных рвали на части. Меня передёргивает.

– В чём заключается твоя больная мозоль? – спрашиваю я.

Вариантов может быть несколько. Я даже предполагаю, что всех здесь мог убить Санаду. Я не представляю его столь жестоким, но… мало ли что бывает в жизни, особенно долгой жизни. И тем более в жизни, в которой может использоваться поводок крови. Прежде я не лезла в душу Санаду, захотел бы рассказать – рассказал бы это, но сейчас я обязана его растормошить, чтобы мы прошли лабиринт.

Почему я так думаю? Да потому, что Санаду не выглядит испуганным, и судя по тому, что я чувствую кровью – он не боится. Он грустит. Но иллюзия продолжает его удерживать, значит, этих эмоций для её существования достаточно.

Накрываю рукой ладонь Санаду и чуть сжимаю.

– Что тебя тревожит в этом воспоминании? – спрашиваю ласково, и всей душой, всей своей кровью желаю его ответа.

– То, что это… – Санаду рукой описывает окружающий пейзаж и дёргает уголком губ, – меня это… не затрагивает до глубины души.

– Хм… – хмурюсь. – То есть тебя беспокоит то, что у тебя крепкие нервы?

Дрогнув, Санаду поворачивается ко мне, всматривается в лицо.

– Объясни, – опять прошу я. – Я не понимаю. Я… обычно я не убиваюсь по тому, что давно прошло, и, честно говоря, это кажется мне нормальным.

– Они умерли из-за меня. Из-за моего упрямства и моей беспечности.

Выпалив это, Санаду отворачивается. Ветер продолжает трепать его волосы, прядями скрывая от меня часть лица.

– А можно поподробнее, пожалуйста. Я не поняла.

Вздохнув, Санаду запрокидывает голову. Сияние вечернего неба смягчает его черты, будто смывает прожитые годы.

– Я родился и вырос в бродячем цирке.

О, это многое объясняет в его поведении. Очень интересно. Захватывающе даже! Выступления, дорога… он ведь из своего

опыта истории мне рассказывал, и они были классными. Хотя, конечно, в такой жизни не только веселье. Да и конец плачевный.

– Моя мать была очень красива и, скажем так, любвеобильна. Особенно её привлекали маги, так что не удивительно, что все её дети получились с магическими способностями. Я был не единственным менталистом, был ещё мой брат, но во мне сила буквально кипела. Я много использовал телекинез и это было осознанное действие, но чужие эмоции я считывал, усиливал и наводил нужные практически неосознанно. А такое воздействие запрещено законом. Даже если ты никому не причиняешь вреда. Поэтому я не особо заботился о контроле, а когда один из зрителей – вампир – угрозой сообщить о ментальном воздействии властям потребовал разговора со мной, у семьи не было возможности ему отказать.

Санаду умолкает, хмуро смотрит на разодранный купол шатра.

Неужели он не согласился говорить с вампиром и тот всех убил? Да нет, глупо это! Не может же быть, Санаду же не дурак, хоть и взбалмошный немного…

 – Он предложил мне стать его слугой на десять лет в обмен на то, что он не сообщает властям о моём нарушении, что могло бы сказаться на всей семье. И мне пришлось уехать с ним.

Вновь Санаду умолкает, а я крепче сжимаю его дрогнувшую руку.

– Нам в любом случае нечего было ему противопоставить, а десять лет службы для мага не столь высокая цена, чтобы спорить с могущественным аристократом. Он ведь даже обучение контролю ментальных способностей обещал, а это позволило бы мне избежать проблем в дальнейшем. Предложение было выгодным. Я чувствовал подвох, но мне правда казалось, что другие варианты хуже и опаснее, даже если вдобавок к служению от меня потребуют отдавать кровь.

Поджав губы, прикрыв глаза, Санаду снова глубоко вдыхает и медленно выдыхает. Не чужда ему дыхательная гимнастика для успокоения. И я поглаживаю его по спине, после чего опять беру за руку.

– В свой замок он привёз меня тайно. В ту же ночь, угрожая вырезать всю мою семью, если откажусь, обратил в вампира. Так, помимо того, что я был нелегальным менталистом, я стал нелегальным вампиром.

– Он был из Неспящих?

– Нет, просто хотел больше власти. Он жил в Новом Дрэнте, а это королевство было лояльно к вампирам, и политические интриги там довольно горячие, так что ручной менталист был весьма полезным приобретением.

– Он посадил тебя на поводок крови?

– Не сразу. Первое время обращённый и так довольно зависим от обратившего. Он выдал мне самоучитель, написанный кем-то из потомственных менталистов, и стал воспитывать, готовить к роли своего помощника и шпиона, – Санаду презрительно изгибает губы.

– А как же очередь на вампиризацию?

– У него было выкуплено право на обращение, и моя легализация зависела от того, станет он вносить мои данные в реестр или нет. И знаешь, я понимал, как это важно, но, – Санаду прижимает свободную руку к груди, смотрит на горизонт. – Я так тосковал по родным, по дороге, свободе, зрителям. Я не мог жить в замке, взаперти. До этого я не знал жестокого обращения, не знал такого подавления воли. Мне всегда удавалось избегать серьёзных конфликтов, я редко участвовал в драках. Я понимал, что бывают ужасные ситуации, знал примеры, но всё это было так далеко от меня. Наша труппа всегда держалась вместе, одной семьёй, прежде мы успешно защищали друг друга, и поэтому внезапное одиночество и боль легко меня ломали. Я не выдерживал. И с такими эмоциями, с постоянной тоской я не мог нормально прогрессировать в менталистике.