Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов
Шрифт:
– Ах, бедный благородный Тан, – засмеявшись, Санаду подбрасывает меня и ловит на руки – и я ничего себе не отбиваю, как это случилось с медведеоборотнем в Академии. – Если он узнает, то очень огорчится. Он не любит проигрывать.
– Ну, он всегда может попробовать перехватить пальму первенства.
– Я бы на вашем месте не соглашался становиться его ношей при прыжках по крышам: боюсь, не удержит. Да и сам рискует свалиться.
– О, спасибо за предупреждение. Если предложит прокатить – попрошу его тренироваться с мешками
Хмыкнув, Санаду подкидывает меня ещё выше и так же мягко ловит.
Марк Аврелий разражается гневным стрекотом и спрыгивает с моей груди на землю от греха подальше.
А Санаду снова смеётся:
– Марк Антоний, похоже, считает иначе.
– Ну, Марк Аврелий предпочитает прыгать сам. А я, как существо не прыгающее, с удовольствием пользуюсь случаем.
– Вот так, – цокает Санаду и со мной на руках направляется в сторону скрывающейся за полями Академии, – мной просто бессердечно воспользовались!
– Ну почему же, очень сердечно, – я прижимаюсь к его плечу, чтобы посмотреть за спину: Марк Аврелий, подёргав шёрсткой и оглядевшись, припускает за нами.
– Прямо от всего сердца воспользовались.
– Конечно! – фыркаю я и, помедлив, так и оставляю голову на его плече. – Как же иначе?
Санаду сглатывает, я наблюдаю, как дёргается над шёлковым галстуком-платком кадык, пульсирует жилка. Глубоко вздыхаю. Аромат кофе и можжевельника смешивается с запахом мокрой травы и пыли.
Вдалеке громко кричат птицы. Санаду шагает по пустой дороге. Воздух ещё влажный после дождя, свежий. Моё бешено колотящееся сердце постепенно успокаивается, и в мышцы возвращается боль, погасшая на время сумасшедшего бега и прыжков по крышам.
Просто невероятно, что со мной такое приключилось! Не верится. Это больше похоже на сон!
Я настолько захвачена воспоминаниями о танцах и этом невероятном путешествии по городским крышам, что не сразу замечаю, как Санаду опять начинает покачивать.
Ощутив усилившуюся амплитуду, заглядываю Санаду в лицо и сталкиваюсь с плывущим взглядом.
– Драконье огненное, – виновато улыбается Санаду. – Я держался на морально-волевых, рефлексах и адреналине. Но сейчас наступает невольное расслабление…
– И что теперь? – Оглядываясь по сторонам: мы в полях, уже не видно ни Нарнбурна, ни Академии, только мост где-то посередине между ними.
Если придётся своими ногами идти такое расстояние… от этой мысли даже слёзы наворачиваются.
– Теперь, – Санаду рваными рывками добирается до моста, ставит меня посередине и присаживается на край. – Теперь я буду отдыхать. А потом снова вас понесу. Не переживайте, всё будет отлично!
С каждой секундой его накрывает всё сильнее, под конец речи уже и язык заплетается. Просто потрясающе. В том смысле, что просто удивительно, как он столько продержался после ящика-то и сдаётся только сейчас.
Стянув с себя сюртук и свернув его, Санаду кладёт
– Присаживайтесь.
Тёмная жилетка подчёркивает тонкость его талии на фоне широких плеч.
– Давайте, садитесь, – повторяет Санаду, покачиваясь.
Учитывая мои дрожащие колени, лучше присесть. Подойдя, я осторожно, держась за перила, сажусь на свёрнутый сюртук и спускаю ноги над водой.
– Отлично, – дёргано кивает Санаду и падает на бок, укладывая голову на мои колени, обхватывает одно колено рукой. – Это ненадолго. Не переживайте.
Его красивый профиль чётко выделяется на тёмном подоле, разметавшиеся волосы подёргивает ветерок. Он выглядит просто изумительно, хоть портрет пиши.
– Да я не переживаю, – оглядываюсь: Марк Аврелий подбирается ближе и обнюхивает его остроносый ботинок.
– Это хорошо, – шепчет Санаду, крепче сжимая моё колено, едва заметно хмурясь, но и это не портит красоту его профиля. – Потому что мне надо поспать… хоть немного…
Прижимаюсь лбом к перилам и перевожу взгляд на неторопливый поток воды. У меня ноют мышцы, я застряла посередине поля с пьяным до бесчувствия архивампиром… и улыбаюсь, потому что мне так хорошо, что, несмотря на усталость, хочется прыгать и петь.
Но вместо радостных прыжков я осторожно убираю с щеки Санаду пряди, заправляю их за изящное ухо, одёргиваю манжет с золотой запонкой в форме листа. Разглядываю лицо: интересно, а сколько ему на самом деле лет?
Сосредотачиваюсь на текущей воде, чтобы не пялиться на Санаду, а то это уже становится неприличным.
И всё же начинаю едва слышно напевать, потому что… ну хорошо же!
Только когда белый самолётик приземляется на плечо Санаду, я осознаю, что опять его разглядываю.
Лежит самолётик на плече, почти сливаясь с белоснежной рубашкой, подрагивает на лёгком ветерке и соблазняет.
Очень соблазняет.
Санаду дышит спокойно, губы чуть приоткрыты. Не похоже, чтобы он притворялся спящим – слишком уж реалистично и безмятежно выглядит. Несколько иссиня-чёрных волосков выбиваются из густой гривы, дрожат на его скуле, и я подхватываю их, убираю за ухо.
Снова никакой реакции. Ну, будем считать, что спит. А я как его секретарь ознакомлюсь с письмом: вдруг там что-то требующее срочного вмешательства?
Надо же зарплату Танарэса отрабатывать. Я едва слышно вздыхаю, – день с Санаду был потрясающим, не хочется его подставлять, – но угрызений совести не испытываю: ловля преступников дело благое. А если Санаду через бывшую невесту втянут к Неспящим – всем будет только хуже. Так что, помогая поймать Мару, я спасаю Санаду от неприятностей.
Ухватив самолётик за крыло, я тяну волшебную бумажку к ладони Санаду на моём колене. Самолётик дёргается, пытается улизнуть, но я тыкаю его в бледную руку Санаду, и крылышки расслабляются, раскладываются, показывая записку.