Последний аккорд
Шрифт:
— Ты только ради Клайва приехал?
— Да.
— И больше ни за чем?
— Больше ни за чем! — грустно улыбнулся Ричард. — Слушай, может, заглянем в какой-нибудь местный бар и пропустим по паре стаканчиков, Румпель?
— Как ты меня назвал? — вздрогнул Голд.
— Руперт, — недоумевающе ответил Брэдфорд. — Что это с тобой?
Голд был уверен, что он вполне отчётливо произнёс его настоящее имя. Ошибки быть не могло. Но как? Почему?
Ричард же смотрел на него с истинным непониманием, и Голду ничего не оставалось, как признать, что ему просто померещилось. Но это слово, это его имя, соскочившее
Миновав несколько кварталов и свернув в один из бесконечных тёмных переулков в старой части Чикаго, он зашёл в бар, сел за стойку и заказал пиво. В отель ему возвращаться не хотелось и напиваться тоже. В результате в баре он провёл около пяти часов. Достаточно, чтобы принять ещё два молчаливых звонка от дочери и привлечь внимание двух начинающих нерадивых мошенников, которые начали разыгрывать драматическую сценку прямо возле него, надеясь, что он услышит и заинтересуется, а потом, разумеется, клюнет. Это было настолько нелепо, что Голд едва не расхохотался во весь голос.
— Мимо, ребятки!
«Ребяток» это удивило, и они начали отпираться и гнуть свою линию, но он убедительно доказал и им, и окружающим, как обстоят дела, посоветовал внимательнее выбирать жертв и методы. А потом он и вовсе едва не рассорил их, сославшись, что тот, что помельче, имеет в родственниках высокопоставленного копа, а значит, когда их повяжут по соответствующей статье, мелкий и на сутки не сядет, а его приятель получит по максимуму. Догадка попала в цель, и опозоренные, они не смогли придумать ничего лучше, чем просто уползти восвояси, поджав хвост.
— Здорово вы их приложили! — похвалил бармен. — Откуда знали про родственника?
— Не знал, — улыбнулся Голд. — Удачная догадка.
— Развели разводил?
— Развёл разводил. Думаете, они отомстят мне?
— Не знаю, но на вашем месте я бы сразу потом уехал на такси. Мало ли что у людей в головах.
— Да… — Голд залпом проглотил содержимое стакана. — От людей можно ожидать чего угодно.
— Повторить?
— Да, пожалуйста.
— Я заметил, что вам звонили, вы отвечали, не говорили ни слова, а настроение у вас только портилось. Это не моё дело… — неуверенно заговорил бармен, намекая ещё на два звонка от Коль.
— Не ваше, — грубо ответил он, а потом смягчился и вдруг сказал: — Это моя дочь звонит. Звонит и не произносит ни слова.
— Почему?
— Я её расстроил. А звонит она, потому что простила, но не хочет это открыто признавать, — вздохнул Голд. — Так даже лучше. Я её прощения не заслужил.
— Почему так думаете?
— Потому что я редкий мерзавец, а она думает, что я хороший.
— Думаю, вы преувеличиваете, — улыбнулся бармен и поставил перед ним очередную пинту пива. — За счёт заведения.
— Теперь я знаю, что говорить, чтобы получить бесплатную выпивку, — засмеялся Голд. — Спасибо.
Это была последняя пинта. Расправившись с ней, он оплатил счёт и вышел на
— Да, милая, — мягко вымолвил Голд.
— Здравствуй! — весело сказала Белль. — Никак не могла раньше. День сумасшедший выдался…
Дальше она рассказывала о себе, о Крисе и Коль, а он с улыбкой слушал, представляя, как она сидит за столом перед телефоном на громкой связи, любуется тёмным экраном, и это её немного раздражает, в чём она не сознается никогда.
— Как ты? Всё успешно?
— А? Да-да, — откликнулся он. — Но я всё равно вернусь тринадцатого.
— Буду ждать!
— Жди!
— Что с тобой? Ты будто пьяный…
— Нет… — осторожно ответил Румпель, поражаясь её проницательности. — Не сильно. Как ты только узнала?!
— Я — специалист в области румпельведения! — пошутила Белль. — Надеюсь, ты не сидел в одиночестве, предаваясь грустным мыслям.
— Может быть.
— Не грусти!
— Постараюсь… — он заметил пару недружелюбных теней за своей спиной. — Белль, можно я утром тебе перезвоню? Очень устал.
— Конечно. Ты уже в отеле?
— Подхожу к нему.
— Хорошо… Тогда до завтра?
— До завтра, — Голд прервал вызов, положил телефон в карман и невозмутимо продолжил путь.
Неизвестно, что задумали «ребятки», но он снова попал в поле их зрения, и теперь уже они его точно не собирались упускать. Он свернул в один переулок, потом в другой, уходя от преследования, скрываясь в тени, бесшумно передвигаясь в черноте ночи. И делал он это настолько ловко, что скоро сумел от них оторваться. Это было даже весело, и на одно короткое мгновение ему почему-то захотелось быть пойманным и избитым в каком-нибудь тупиковом закоулке, но всего на мгновение. Чудесная саморазрушительная блажь, которую он не мог себе позволить.
Голд пересёк пару улиц, вышел на широкую, освещенную, поймал такси и вернулся в отель. Там он быстро миновал вестибюль, поднялся к себе, бросил на пол портфель, пальто и пиджак, скинул туфли, сдёрнул галстук, упал на кровать и лежал без движения, пока ему опять не позвонили. И это четвёртый раз за день была Коль, и, как в предыдущие три, она не собиралась говорить.
— Коль, я больше не могу молчать, — откровенно, от сердца заговорил Голд. — Да, я тебе солгал. Не открыл правды и нарушил наш договор. Я думал, что делаю это ради тебя. Ведь никого дороже, чем ты, у меня не было, нет и не будет. И потому я признаюсь, что, скорее всего, ради себя это сделал, потому что для меня твоя печаль невыносима. И я опять не понял разницы между иллюзией счастья и тем, что действительно необходимо. Прости меня, что, думая о тебе, я совсем о тебе не подумал. Скажи что-нибудь. Коль?
— Я знаю, — только и сказала Коль. — Я люблю тебя, папа.
И на этом всё. Других слов и не требовалось: именно о них он и мечтал. Но произнесённые, они показались ему незаслуженными. Он был опустошён, и не знал, как справиться с этим. Он просто лежал, уставившись в потолок, прислушивался к собственному учащённому сердцебиению, а потом взял подушку, положил на своё лицо и надавил. Это его немного успокоило и примирило с самим собой, но совсем ненадолго. Через пару минут Голд отбросил подушку в сторону, вскочил, оделся и покинул номер.