Последний аккорд
Шрифт:
— Что-то ты дёрганный, — нахмурился он. — На тебя не похоже, Руперт.
— На меня всё похоже, — буркнул Голд, — но ты прав. Кое-что есть. Мне всё кажется, что ты не совсем моё имя произносишь.
— Как так? А что же тогда?
— Прозвище. У меня есть старое забавное прозвище со времён, когда я был ростовщиком.
— Любопытно какое, — улыбнулся Ричард. — Не поделишься?
— Румпельштильцхен.
— Румпельштильцхен?!
— Да, — кивнул Голд, — Румпельштильцхен. Обычно сокращается до Румпеля. Я слышал «Румпель». И сегодня за вечер несколько раз. Румпель, Румпель, Румпель…
— За что тебя обозвали этим примечательным сказочным героем?
— Простая связь: невысокий дотошный ростовщик, который всегда получает
— Людям не нравится отдавать долги.
— Ужасно не нравится.
— А это оригинально, знаешь, — протянул Брэдфорд, сворачивая салфетку в трубочку. — Румпельштильцхен… Додумался ведь кто-то…
— О, кто-то определённо додумался! — горько усмехнулся Румпельштильцхен. — Так и не узнал кто… Да уже и не важно.
— Если ты не против, то я всё же буду называть тебя Рупертом.
— Только «за», Ричард.
— Если хочешь, то просто зови меня Рик, — улыбнулся Ричард. — Все близкие мне люди так меня зовут.
— А мы — близкие люди? — скептически спросил Голд. — Рик…
— Я на это надеюсь. Можешь задать любой личный вопрос.
— Любой?
— Любой! — прозвучало как вызов.
— Почему ты сжёг автостанцию?
Это был самый личный вопрос, который Голд смог придумать, а ещё — единственный, на который Брэдфорд не хотел отвечать.
— Ты помнишь, почему я захотел её вернуть?
— Из-за отца.
— Мой отец был дерьмом, — зло сказал Ричард и выглянул из-за ширмы. — Официант!
Пришёл официант, испуганный видом влиятельного клиента.
— Бутылку виски.
— Бутылку, сэр? — удивился официант. — А вы…
— Бутылку.
Официант кивнул и удалился, а Ричард повернулся к Голду.
— Выпьешь со мной, Руперт?
— А я…
— Выпьешь со мной? — на этот раз его просьба прозвучала мягче. — Я не хочу быть один.
Наверное, он не хотел «пить один», но сказал именно «быть», или Голду опять мерещилось.
— Я выпью с тобой, — согласился Голд.
— Я хочу рассказать тебе про себя, — печально вздохнул Ричард. — Хочу рассказать именно тебе, потому что я знаю, что ты меня поймёшь.
— Совершенно не обязательно. Я и так многое о тебе знаю.
— Обязательно. Потому что иногда важно услышать историю от того, кто её пережил. И я дам ответ на вопрос.
— Ладно, — согласился Румпель и на этот раз сам неуверенно коснулся плеча Брэдфорда. — Расскажи мне свою историю.
Официант принёс виски, разлил по стаканам. Они выпили, и Брэдфорд начал свой рассказ.
***
Я родился в 1972 году, четвёртым ребенком в семье. А всего нас было шесть. Моя мать была безвольной податливой женщиной, полностью придавленной авторитетом своего супруга: фантастического мудака и алкоголика, между нами. Он совершенно о ней не заботился, и неудивительно, что она умерла в 1977-м.
Мне было всего пять, и когда её не стало, не стало и единственной преграды между отцом и нами. Никто уже не бросался за нас под его горячую руку, и все мы «получали по заслугам», как он любил говорить. Ему в результате сошла с рук халатность по отношению к моей старшей сестре, которая умерла от гриппа через два года после матери, а потом, веришь или нет, он убил своего сына, моего брата Мэтта. Он был старше меня всего на год. Однажды отец напился и просто начал его избивать и в итоге приложил его виском о край стола. Брат умер на месте, а папашу кореша-копы отмазали: мол, случайно вышло, и Мэтт сам споткнулся и упал. Тогда я, наверное, впервые понял, насколько важны связи, Руперт. И всё же для моей ненависти к отцу этого было недостаточно. Для страха — да, но не для ненависти.
По-настоящему я его возненавидел, когда он руку на меня поднял.
Свой первый, так скажем, бизнес я начал в четырнадцать. У отца всегда была эта убыточная автостанция, и мы с братьями вынуждены были на ней работать. Я работал с двенадцати лет, по сути совершенно бесплатно, и, зная, что никаких перспектив у меня
В общем, этот прут я сохранил, а в шестнадцать им же отомстил отцу. Когда он лежал передо мной, захлебываясь своей же кровью, я взял с него обещание, что он больше ни меня, ни сестру с братьями и пальцем не коснётся, а иначе я его прикончу на месте. С этого момента я фактически стал главой семьи и был лучше его. На станции остались работать только я и мой старший брат Гарольд, а в незаконные делишки я вообще никого из семьи не впутывал. Никогда. Я позволил им жить, как живётся.
В семнадцать лет меня едва не убили. Дружки попросили меня подвезти их в какое-то гетто, где открыли огонь. Одного из дружков моих там и пришили. И вот я уже закапываю его на обочине трассы между Нью-Йорком и Атлантик-сити, а вся моя машина заляпана кровью. Хорошо ещё, что я её угнал. Потом её такую и бросил, только пальчики подтёр. В тот момент я понял, что путь вора и мелкого преступника не для меня. Пошёл в общественный колледж, надеясь, что теперь-то нормальным человеком стану, но и там из-за нехватки денег и необходимости кормить семью, вынужден был нарушать закон. Я стал наркотиками приторговывать. И не жалею, потому из-за этого в 1991-м я встретил Рене.
Бывает ли любовь на всю жизнь? И тогда, и сейчас благодаря Рене я верю, что бывает. Эта девчонка меня с ума сводила, так что я женился на ней через месяц после знакомства. У нас с ней всё всегда очень просто складывалось. Есть — хорошо, нет — да и ладно. Очень скоро Рене забеременела, и я, признаться, был на седьмом небе, хотя ещё смутно представлял, как всё это потяну. Работать начал как проклятый, пытался вести законный бизнес и поддерживать убыточную станцию, купил на невыгодных условиях свой первый дом и старался, чтобы Рене ни в чём не нуждалась. И всё, знаешь ли, начало налаживаться: появились какие-никакие деньги, ребёнок родился здоровым, а жена завязала с наркотиками. Мне было в общем-то плевать, что она наркоманка, и я её лечил от зависимости не потому, что мне было с ней сложно. Даже сейчас, спустя пятьдесят один год, я считаю день нашей встречи лучшим днём в своей жизни. Я поклялся, что всегда буду её любить, и клятве своей верен. И правда только смерть могла разлучить меня с ней, и разлучила: в 1998 Рене всё же умерла от передозировки. Дурь попалась грязная, совсем не та, что я доставал для неё когда-то. Она купила её у непроверенного поставщика, не хотела, чтобы я узнал, боялась меня, думала, рассержусь и брошу её. Ох, дурочка! А я был так занят. Я был так занят… Постоянно занят.
Через восемь месяцев после её смерти я совершил величайшую глупость: повторно женился. Я думал, что Калебу требуется мать, а мне уже удобнее было быть женатым. Моей избранницей стала Синди Хемлин. Она сейчас королева элитной недвижимости в пригороде Нью-Йорка, что бы это ни значило. Пошла она! Сучка…
Но в 1999 Синди казалась мне прекрасной кандидаткой на роль жены. Приличная такая, аккуратная. Я никогда её не любил, и она это чувствовала. Здесь я не могу её винить. Синди ревновала к Рене и била нашего с Рене сына, но я слишком поздно узнал, потому что я, как обычно, был слишком занят. Узнал бы, и Синди тут же вылетела бы из моего дома.