Последний аккорд
Шрифт:
— Ричард, — Рита предсказуемо расстроилась и попыталась уйти от разговора. — Я передумала. Давай поговорим позже.
— Нет, пожалуйста! — отчаянно воскликнул он. — Дай мне закончить!
— Зачем?
— Потому что мне нужно это сделать! — твёрдо сказал он. — Я должен сказать, что, несмотря ни на что, я ещё могу быть тем, кто тебе нужен.
— Ричард…
Голд отошёл в сторону. Он понимал, что хотел сказать Ричард. Ричард хотел сказать своей возлюбленной, что благодаря ей он был чем-то большим, и это было до боли знакомо самому Голду.
— Если тебе кажется, что я с тобой из-за какой-то
Рита растерянно на него смотрела, подбирая слова.
— Скажи что-нибудь, — нетерпеливо попросил Рик и тут же помрачнел, пристыжённый осознанием того, как не вовремя и неуместно прозвучали его признания и насколько некрасиво и глупо было давить на чувства своей невесты. — Прости меня, Рита. Я не должен был приходить.
— Я люблю тебя, Ричард Брэдфорд, — просто сказала ему Рита. — И всегда буду любить. Таким, какой есть.
— Я счастлив, — у Ричарда отлегло от сердца.
— Я тоже счастлива, — светло и нежно улыбнулась она. — И очень хочу тебя обнять.
— И я, но это подождёт. Осталось всего несколько часов.
— Тебе нужно поспать.
— Да, я сейчас поеду назад к Мэтту.
— А я прослежу, чтобы он благополучно добрался до Мэтта, — кашлянул Голд, напоминая им о своём присутствии, и потянул Ричарда к выходу из сада. — Давай, приятель. Нам пора!
— Спасибо, Руперт, — Рита признательно на него посмотрела. — Вы снова меня выручаете.
— Не за что, — отмахнулся Голд. — Отдыхайте!
— Я люблю тебя! — крикнул ей Ричард, которого Румпель настойчиво уводил прочь. — Слышишь?
— Слышу! — смеясь, отозвалась Рита. — И я люблю тебя!
— Она всё слышит, — проворчал Голд. — И не только она. Пойдём, Рик. Сказал всё, что хотел?
— Да.
— Ну и славно.
Они прошли мимо того же простофили-охранника и направились ко входу в отель. Ричард шёл неровно, но Румпель радовался тому, что его хотя бы не приходится тащить на себе, а значит, есть шанс, что он протрезвеет к церемонии.
— Значит, у вас будет сын? — спросил он у друга, когда они добрели до парадного входа в отель.
— Да.
— Клайв Брэдфорд?
— Клайв Брэдфорд, — подтвердил Ричард, задумался и через минуту очень серьёзно обратился к Голду. — Руперт, я могу тебя попросить об услуге?
— Да, конечно.
— Если со мной что-то случится…
— Ничего с тобой не случится.
— И всё же, — настоял он. — Если со мной что-то случится, то ты бы не мог присмотреть за моим сыном?
— Да, — не смог отказаться Голд. — Можешь на меня рассчитывать.
От дальнейших сантиментов их спасла Белль.
— О, а это за нами! — обрадовался Румпель и открыл заднюю дверь автомобиля своей жены. — Прошу!
Они оба рухнули на сидение, поздоровались с Белль, и та, внутренне потешаясь над ними, надавила на педаль газа.
— Куда едем? — уточнила она, копируя интонации таксистов.
— Марри-Хилл, 77-я улица, дом 314, — сообщил Голд.
—
Серебристый седан уверенно заскользил по улицам в неплотном потоке машин. Мимо проплывали дома и парки, офисные центры, дворники и почтальоны, сонные горожане со своими собаками. Голд старался обращать внимание засыпающего Ричарда на все эти незначительные детали и этим немного поднял ему настроение. Он и самому себе его поднял, поражаясь тому, как сильно могут радовать простые вещи, если взглянуть на них в правильном свете.
На 77-й их уже ждали. Встревоженные Гарри и Мэтт стояли на крыльце и выдохнули с облегчением, когда Ричард вышел к ним из машины. Голд тоже вышел, попрощался со всеми тремя и вернулся в машину, на этот раз поближе к водителю.
— Ну что? — улыбаясь, спросила жена. — Домой?
Вместо ответа Голд подался вперёд и нежно её обнял. Он хотел, чтобы она почувствовала, насколько сильно он её любит. В эту самую минуту он любил её больше всего на свете.
— Что с тобой? — легко засмеявшись, спросила она, неловко отвечая на его объятия. — Что за нежности?
Он ничего не сказал, только подвинулся к ней ещё ближе, зарываясь лицом в её волосы.
— И я тебя люблю, — вздохнула Белль и обняла его как можно крепче. — Больше всего на свете.
========== Обрывки воспоминаний ==========
Мистеру Голду снова снилась крыша. Всё та же, утопающая в густом белом тумане, но на этот раз совсем пустая. Он прошёл немного вперёд и понял, что есть и другие изменения. На этот раз воздух вокруг был разрежен сверх меры, и ему с трудом давался каждый вдох, и всё казалось реальнее, переменчивее. Он отчётливо слышал свои шаги, а туман, статичный и неподвижный, стал самим воплощением хаотичного движения. Выглянуло солнце. Румпель ощутил его тепло и зажмурился, подставив лицо согревающим лучам. Так он стоял некоторое время, как вдруг…
— Папа, — окликнул его до боли знакомый голос, который он никогда не смог бы забыть, даже если бы пытался сделать это.
— Бей… — прошептал Румпель и стремительно обернулся.
Бейлфайр стоял всего в нескольких футах от него, смотрел на отца и улыбался. Больше он не сказал ни слова, как и сам Румпель. Им обоим всё было понятно и без слов, совершенно лишних и ненужных. Голд не хотел, чтобы сон кончался, хотя отчетливо осознавал, что промедление приведет к смерти. Но скоро Бей исчез, так же внезапно, как и появился, а Голд так и стоял на крыше в своем мёртвом сне, пока не очнулся в просторной белой комнате, похожей на больничную палату. Голова раскалывалась на куски, сердце болело, и он подумал, что оно застынет в груди, если он попробует подняться. Со странной радостью он обнаружил, что на краешке его кровати сидит Белль, а потом огорчился, заметив, что она плачет.
— Белль…
— Всё будет хорошо, милый.
— Я умираю?
Она ничего не сказала, только наклонилась к нему, и он ощутил, как её тёплые мягкие губы касаются его губ. Это ощущение, её близость, её запах остались с ним, когда он проснулся в своей спальне. На этот раз по-настоящему проснулся.
— Доброе утро, Румпель, — ласково прошептала Белль, поглаживая его по спутанным волосам. — Просыпайся, мой хороший.
— Белль, — улыбнулся Голд, сел в постели и схватился за голову. — Ай…