Последний рассвет Трои
Шрифт:
— Сотня колесниц проиграет сотне конных воинов, — ответил я. — А ведь я еще не взял лук. Я мог просто убить возницу, а Гектору выстрелить в лицо. Я тебя уверяю, с десяти шагов я не промахнусь.
— А у тебя есть сотня таких бойцов? — с насмешкой посмотрел на меня Приам. Нет? И у меня нет. И где их взять, я не знаю. Я не смогу заставить знатных воинов поступать так, как хочет какой-то мальчишка, приехавший из Дардана. На колесницах воевали их отцы, деды и прадеды. Для них кощунственно делать как-то иначе. Более того, если не нужна будет колесница, слуга и второй конь, то знатным воином сможет стать вчерашний бедняк. А это для моих людей слишком унизительно. Должно случиться что-то невероятное, чтобы они отказались от своих привычек.
— Например, должна погибнуть Троя? — усмехнулся я.
— Ты юный глупец, — взгляд царя окаменел. — Ты не
— Зачем ты позвал меня, царь? — спросил я его.
— Уезжай из моего города, — жестко ответил он. — Ты смущаешь людей своей дерзостью, а мне здесь этого не нужно. Возвращайся, когда утихнут зимние шторма, и день станет равен ночи. Тогда ты поплывешь в Аххияву вместе с Гектором и Парисом.
— Хорошо, я уеду, как только закончат мой корабль, — встал я. — Если ты не возражаешь. Все это время я проведу за городом, в патруле, и буду появляться здесь лишь изредка.
— Не возражаю, если обещаешь не мутить воду, — кивнул Приам, на лице которого снова появилась легкая благожелательная улыбка. — Ты неплохой парень, Эней, хоть и на редкость странный. Моя дочь хвалит тебя, говорит, что ты хорошо обращаешься с ней. За это я благодарен тебе. Ты даже разговариваешь с ней о том, что не относится к домашним делам. Не понимаю, правда, зачем тебе это нужно. Что умного может сказать баба?
— Она хорошая девочка, — ответил я. — Мне незачем ее обижать.
— Девочка? — прищурился Приам и повторил, смакуя это слово. — Девочка! Ну надо же! Необычный ты человек, Эней, не устаю я тебе удивляться. А ведь я всегда думал, что понимаю людей. Видимо, старею.
— У меня остался всего один вопрос, великий царь! — уже около самой двери я повернулся к Приаму, который продолжал сверлить меня долгим изучающим взглядом. — Когда ты говорил, что нечто остудит пыл ахейцев, что именно ты имел в виду?
— Ты всё узнаешь, когда придет время, — отмахнулся он, и я вышел, коротко поклонившись. Вот и поговорили. Они все тут на редкость болтливы, клещами нужную информацию не вытянуть.
Да пошли они в задницу вместе с установленным богами! Я лежал на кровати и злился на весь свет, заодно проклиная свое мальчишество. Царь прав, ну вот зачем я все это устроил? Что мне стоило повести разговор с Гектором в более уважительной форме? Ведь я стоял в одном шаге от того, что мне просто оторвали бы голову. Это все молодые гормоны и кураж ботана, который прятался много лет в глубине души. Я как щенок, который вырвался на свободу и кусает все подряд, пробуя крепость молодых зубов. Он делает так, пока не получит хорошего пинка. Надо делать выводы, в следующий раз мне такое не простят.
Я злился, а Креуса безмятежно сопела рядом, забросив на меня ногу и руку. Я начал привыкать к ней, а ее нерассуждающая преданность меня изумляла. Надо вернуться в Трою? Она молча собирает вещи. Едем в Дардан? Она опять не задала ни одного вопроса, просто кивнула. Все-таки тут совсем другие женщины. Для Креусы брак священен, а муж дан богами. Наверное, если бы моя жена, что осталась в ТОЙ жизни, думала так же, я бы не умер в одиночестве.
Лампа тлела еле-еле, а робкий язычок пламени плясал в плошке, до краев заполненной маслом. Легкие тени блуждали по стенам, едва разгоняя непроницаемую тьму. Мы еще не зажигали очаг, хотя, наверное, уже стоит. Холодает, не спасает даже плотное шерстяное покрывало. Зябко становится по утрам, и ледяные ладони приближающейся зимы хватают за голые ноги так, что пальцы сводит. Я ведь когда-то смеху ради научился у своей бабули на спицах вязать. Связал маленькую шапочку, а она мне на голову не налезла. Я обиделся и бросил. Да и сидеть в кружке старушек, обсуждающих внуков и слабых на передок молодых соседок — скука смертная. Носки шерстяные себе соорудить, что ли? Наверное, стоит заняться. Я, видимо, ни на что другое не способен.
Проклятье! Я же знаю, что произойдет, но изменить этого не в силах. У меня нет власти, чтобы повернуть общество, которое столетиями живет
Я аккуратно попробовал внедрить трехполье, но был послан отцом далеко и надежно. У нас и так земли немного. Я расспрашивал всех про железо, но в моем круге общения о нем толком не знали и знать не хотели. Тут пока хватало бронзы, а она была куда лучше, чем дорогостоящий металл с востока. С железным оружием воевали хетты, и секрет его изготовления раскрывать не спешили. Я искал руду, где только мог, и не находил. Вроде бы оксиды железа — очень распространенный минерал, но ничего похожего никто из тех, кого я встречал, никогда не видел. А ведь в Малой Азии его умеют обрабатывать уже полную тысячу лет! Железо совершенно точно есть в землях севернее Хаттусы и на Армянском нагорье, в будущем Урарту, но туда сейчас не добраться. Слухи с востока доносятся самые поганые. Купцы говорят, что великий царь скоро уйдет в Куссар, в старую столицу, а в великом городе осталась едва ли пятая часть народа. Мир понемногу сваливается в хаос, а я ничего не способен сделать. Я всего лишь мальчишка лет шестнадцати от роду, которого считают странным чудаком. Выть хочется от бессилия.
— Весна! — сказал я сам себе засыпая. — Многое станет понятно весной, когда мы поплывем за море. Интересно все-таки, зачем туда поплывет Парис? Ведь, насколько я знаю, он изрядно нагадил в той поездке.
1 Согласно Илиаде, Аякс Великий воевал полуголым с башенным щитом. В 12 веке до н.э. это уже считалось устаревшим видом вооружения.
Глава 12
Огромное плато, на котором располагалась Хаттуса, омывалось семью реками, которые сейчас превратились в жалкие ручейки. Эти земли который год терзала засуха, а потому изобильное когда-то зерном место становилось все больше похоже на безжизненную пустыню. Голодные крестьяне-хатты бегут отсюда сломя голову, ведь им нечем кормить своих детей. И даже царские мытари, что палками выбивали из них последнее зерно, не смогли изменить ситуацию. Все стало только хуже. Полноводные реки, что когда-то давали здесь жизнь, пересохли, а кочевники, которые пасли свой скот у побережья моря Аззи, стали сущей бедой. Новые люди пришли из дальних земель. Их называли мушки. Никто не знал, откуда они явились, но они потеснили племена каска, издревле живущие севернее страны Хатти, а те полезли во все стороны сразу в поисках пастбищ и воды. Великий царь не мог удержать их.
— Но почему? Ведь цари царей повелевают тысячами воинов? — спросил Тимофей старого купца Хапасали, который рассказывал ему все это.
Он шел бок о бок с ним уже не первый день и слушал, впитывая каждое слово. Впрочем, в последние дни купец уже не шел, он ехал в одной из полупустых телег, ведь его груз изрядно похудел по пути. Каждый наместник объявил себя царем и собирал пошлины на дороге, где всегда платили только законным повелителям этой земли.
— Ты не понимаешь, воин, — с горечью ответил купец. — Знать подчиняется царям только тогда, когда это выгодно самой знати. Как только пересыхает поток серебра, что лился в сундуки тех, кто правит колесницами, и тех, кто владеет городами, цари делаются ненужными. Жить по отдельности кажется им проще и выгоднее. Как только не станет торговли, не станет и страны Хатти. Она попросту будет никому не нужна. Хаттуса стоит на пути между Каркемишем и западным побережьем. Она соединяет Вавилон с Вилусой, Апасой и Милавандой(1). Великие цари давали покой этому пути столетия подряд и собирали за это свою долю. Серебром и золотом, зерном и тканями они вознаграждали воинов, и те служили им. А вот теперь торговли почти нет. С востока не везут олово и лазурит. В Ханаане подняли голову кочевые племена хапиру(2), а города побережья терзают люди, живущие на кораблях. Все ищут себе новой земли, и для каждого из них купеческий караван — законная добыча. Как только рвутся тонкие нити, которые соединяют разные страны, караваны останавливаются, пошлины исчезают, а цари беднеют. Вот скажи, кому нужен бедный царь? Кто будет такому служить? Ведь если у правителя нет серебра, у него нет и войска.