Последний рассвет Трои
Шрифт:
Надо сказать, басилейя не ревновала девчонку ничуть, даже благодарна была, что избавила от постылых мужниных ласк, потому как царь, будучи во хмелю, мог воспылать интересом даже к собственной супруге. Феано уже знала, что женился Менелай для того, чтобы царство после ее отца взять, вот и относился он к Хеленэ с полнейшим равнодушием. Впрочем, судя по тому, что за десять лет брака они родили одну дочь, на свое ложе басилейя мужа пускала нечасто. Сам-то Менелай хоть и знатного рода, но когда-то изгнанником был, а она законного царя единственная наследница. Братья ее, Кастор
— Царя хорошенько ублажишь сегодня, когда напьется, — шепнула ей Хеленэ, и рабыня с готовностью кивнула.
— Поняла, госпожа!
Феано уже давно заметила, какие взгляды бросает на хозяйку царевич Парис, какие подарки дарит, и какие слова говорит, когда думает, что его никто не слышит. Басилейе, не знавшей любви, такое в новинку было. Видно, что мутится разум у замужней бабы, уж больно хорош собой и речист троянец. Когда смотрят они друг на друга, словно молния между ними пролетает. Того и гляди сожжет.
Когда пир закончился, а царя приняла в свои объятья тяжелая хмельная дрема, Феано выскользнула из-под его могучей руки и пошла к себе, на рабскую половину. Уже под утро, рассвет скоро, и дворец погружен в крепкий сон. Девушка, услышав странный звук, замерла и насторожилась. Как будто шорох какой-то доносится из покоев царицы. Она, прокравшись на цыпочках по каменным плитам пола, почти не дышала, жадно вслушиваясь в жаркий шепот, доносящийся из-за двери басилейи Хеленэ.
— Ты красивей, чем все женщины на свете! Я голову теряю, когда вижу тебя!
Это же Парис! Феано узнала его сладкий голосок.
— Твои глаза сразили меня наповал! Я спать не могу, есть не могу из-за тебя. Почему ты не отвечаешь на мои чувства?
— Я мужняя жена, — нерешительно ответила царица. — Если узнает кто, позор будет великий! Менелай убьет нас!
— Да тут же нет никого, — зашептал Парис. — Муж твой напился и спит. Никто и не услышит нас. Иди ко мне, моя милая, я тебя приласкаю так, как еще никто не ласкал. Я тебя увезу с собой. Ты будешь жить как настоящая госпожа, а не как служанка этой деревенщины.
— Уходи! — твердо ответила Хеленэ, а потом, немного помолчав, сказала. — Стой! Менелай с гостями на охоту поедет, а ты придумай что-нибудь. Это дня на три-четыре, не меньше. Тогда и придешь.
— Хорошо, — услышала Феано. — А пока дай я тебя поцелую, чтобы ты поняла, что тебя ждет, Хеленэ.
Бежать! — встрепенулась рабыня. — Бежать, что есть сил! Не то голову открутят, как куренку. Я же чужая здесь. Побоятся, что в Микенах сплетни разнесу.
И девушка, едва касаясь пола кончиками пальцев босых ног, стремглав бросилась в свою каморку. Там она и упала на тростник, пытаясь унять заполошно бьющееся сердце. Соседка, что спала рядом, даже не почуяла ничего, так она устала с этими гостями. Счастливая, не знает ничего!
— А чего это я вдруг напугалась? — сказала сама себе Феано. — Это ведь и неплохо. Если все правильно обделать, то и в Микены возвращаться не придется.
Дня через три, когда троянская знать с рабынями уехала в Навплион, слуги Менелая
Кавалькада из десятка колесниц остановилась у порога царского дома. Менелай открыл свои закрома с оружием и широко повел рукой. Угощайтесь, мол, гости дорогие. Гектор прошел туда первым и жадно осмотрелся. Неплохо! Доспехи мы брать не станем, тем более что они присутствуют в одном экземпляре, до и плохая это идея — на разъяренного зверя в таком виде идти. Там быстрота нужна.
— Щиты берите и копья, — со знанием дела посоветовал Менелай. — Копий возьмем с запасом, льва издалека сразить сначала надо. Если не сделать так и подпустить близко, это конец верный. Порвет.
Я выбрал огромный продолговатый щит, напоминающий створку ракушки. Его носят на перевязи, которая идет наискосок через плечо. Щит старый, такими сейчас пользуются редко, уж больно он тяжел и неудобен. Хотя цари-голодранцы, вроде Аякса Теламонида, с огромными щитами до сих пор воюют. К моему удивлению, Менелай выбрал точно такой же, только украшенный по центру продольным следом от огромной кошачьей лапы. Коровья шкура, обтягивающая деревянный каркас, продрана почти насквозь львиными когтями.
— Х-ха! — резко крикнул Менелай, и первая колесница сорвалась с места, бросив назад горстку мелких камней. Мы приедем к вечеру, там и заночуем.
Скалистая равнина в дне пути от Спарты раскинулась на десятки стадий. Земля здесь — это царство камня: груды валунов, больших и малых, острых и сглаженных временем, лежат в беспорядке, они словно брошены небрежной рукой. Между ними кое-где пробивается скудная зелень — низкие кусты терновника, жесткие пучки травы и редкие побеги дикого чабреца, источающего тонкий, горьковатый аромат. Потому-то нет здесь полей, лишь носятся стада косуль, а чуть выше на склонах пасутся горные козлы, которые непонятно как цепляются копытами за эти скалы.
В ложбинах, где скапливается редкая влага, ютятся одиночные деревца — корявые оливы с серебристыми листьями, да низкорослые дубы, чьи ветви изогнуты под напором ветров. Ближе к ручьям жмутся раскидистые платаны. Их тень, жидкая и прерывистая, падает на камни, давая защиту от беспощадного солнца. То тут, то там я вижу кусты остролистного лавра, венки из которого здесь пока еще не додумались надевать на голову.
Тропы, едва заметные, вьются между камнями, петляя среди редких зарослей. Они ведут к высохшим руслам ручьев, где лишь зимой появляется вода, да к сиротливым каштанам, чьи корни цепляются за трещины в скалах. Где-то здесь бродит лев-одиночка, изгнанный из своего прайда более молодым соперником. Ему тяжело охотиться на быстроногих косуль и свирепых кабанов, а потому недавно он задрал корову в ближайшей долине. Так-то его и выследили.