Последний рассвет Трои

Чайка Дмитрий

Перевал Фермопилы — узкий и извилистый, вырезанный самой природой, является ключом к сердцу Греции. Сложно его обойти, и не все знают тайные тропы. Ветер, летящий с севера, приносит с собой запахи морской соли и нагретой земли, перемешивая их в странный, терпкий аромат. Небо здесь кажется бескрайним, синим и безоблачным, лишь где-то вдали, над вершинами гор, клубятся легкие перистые облака. Внизу, у подножия перевала, ждут наши корабли. Совсем скоро мы отправимся в путь. Тишина здесь стоит густая, звенящая, нарушаемая лишь скрипом наших телег да стрекотом цикад, прячущихся в тени редких деревьев. Мой раб Кулли идет рядом с одной из них, с той самой, что полна серебряных колец. Он, как мне кажется, до сих пор не может прийти в себя. Я пообещал ему сороковую

часть и вольную, но он наотрез отказался освобождаться. Ему это сейчас просто незачем. На воле он станет безродным чужаком, не защищенным никакими законами. А ведь я и не думал об этом так, в его решении есть определенная логика. Только здесь эта логика не работает. Это в Междуречье можно быть рабом и отлично жить за спиной доброго хозяина. Раб-купец, раб-подрядчик, раб-лекарь… Все они могут быть небедными и уважаемыми людьми. Тут все совсем не так, и он скоро это поймет.

— Не знал, что ты торговец, Эней, — сказал вдруг Парис со своей обычной кривой усмешкой, когда мы начали спускаться к морскому берегу. Гектор и Антенор, шагавшие позади, заинтересованно навострили уши. Видимо, их терзали схожие мысли.

— Я не купец, — получил он ответ. — Я воин. Мне невместно торговать.

— Погоди! — изумленный Парис даже остановился. — Наконечники ведь были твои?

— Мои, — подтвердил я. — И этот купец — мой раб. Торгует он, а не я. Разве царь Париама купец? А ведь его ткани продают тамкары по всему Великому морю.

— А разве ты царь, чтобы иметь своего тамкара? — презрительно взглянул на меня Парис. — Ты же обычный воин из маленького городка.

— Ой, смотри! — округлил я глаза в притворном изумлении и показал рукой куда-то за спину Париса. — Подружка твоя пришла! Ты что, плохо приласкал ее ночью, и она прибежала за добавкой?

Царевич повернулся и, увидев пасущуюся на склоне козу, меланхолично объедавшую чахлый куст, побагровел и потянулся за кинжалом, висевшим на поясе. Гектор захохотал в голос и одобрительно хлопнул меня по плечу, едва не вбив в землю. И даже Антенор, обычно невозмутимо серьезный, заулыбался в бороду, с трудом скрывая веселье.

— Даже не вздумай кинжал вытащить, Парис, — ледяным тоном сказал я. — Иначе я тебя на ленточки распущу, и в своем праве буду. Да, я воин, а ты пастух. Вот никогда и не забывай об этом.

Парис гордо отвернулся, а потом сделал вид, что у него развязалась шнуровка сандалии. Он присел и начал завязывать ее заново, отстав от нас шагов на пятьдесят. Вскоре он поднялся и пошел как ни в чем не бывало, представляя из себя живую иллюстрацию к поговорке про божью росу. Гектор внезапно сорвался и побежал в голову каравана, где с телеги упал мешок с зерном, а Антенор пошел рядом со мной и жевал губами, тщательно подбирая слова.

— Я впечатлен, Эней, — сказал он наконец. — Вам, воинам, лишь бы за ножи хвататься и ссориться как молодые жеребцы. Ты многих удивил в последнее время, но сегодня удивил даже меня. Я не ожидал от тебя подобной мудрости, ведь она не свойственна юношам.

— Так это же хорошо, — удивленно посмотрел я на него. — Клеодай нанесет ахейцам сильный удар, и им будет не до нас. Обычно дорийцев колотили в первом же сражении, теперь будет не так. Думаю, год мы выиграем точно, а то и все два.

— Возможно, возможно… — рассеянно кивал Антенор и теребил в задумчивости амулет, болтавшийся на груди. — Я знаю про твой последний разговор с царем Париамой. Послушай своего тестя и уезжай куда-нибудь подальше, Эней. Поверь, наш царь не желает тебе зла. Ты ему даже немного симпатичен, он не хочет видеть врага в своем зяте.

Антенор ускорился и быстрым шагом пошел вперед, оставив меня одного, в полнейшей растерянности. Вот и поговорили. И когда же я к этому всему привыкну?

Глава 19

— Андрей Сергеевич! — староста группы, худой, взъерошенный очкарик, тряс рукой так, что она чуть было не оторвалась. — Можно вопрос?

— Спрашивай, Каширин, — обреченно вздохнул я, прекрасно зная, что

он не отстанет. Как правило, его вопросы были на редкость тупыми, но он все равно лучше, чем остальные студенты, сидевшие на лекциях с полнейшим равнодушием. Они лайкали фотки в соцсетях и смотрели беззвучные ролики в Тик-Токе. На большее их не хватало. История для них — непрофильный предмет, им просто нужно сдать зачет.

— Кому и зачем понадобилось придумывать все эти мифы Древней Греции? — спросил Каширин. — Это же просто гигантский объем информации. Сначала боги, затем их дети, а затем потомки всех этих детей! Ведь ни в одной культуре такого нет. Десятки богов, сотни героев, Илиада, опять же, вместе с Одиссеей, да еще и Троянский цикл из десятков пьес про второстепенных персонажей. Для чего это все?

— Если какое-то действие кажется тебе нелогичным, Каширин, значит, ты не все понимаешь, — назидательно поднял я указательный палец, радуясь, что сегодня вопрос поступил на удивление разумный и глубокий. — Так вот, как говорил один сатирик, ныне покойный, это все из-за бабок.

Студенты, услышав знакомое слово, оторвали глаза от телефонов и посмотрели на меня с легкой заинтересованностью.

— Дело в том, — продолжил я, воодушевленный неожиданным вниманием, — что мифы не просто так передавались из уст в уста. Греция несколько столетий не имела письменности, она утеряла ее после крушения цивилизации Бронзового века. А эти легенды выполняли роль семейных преданий, потому что многие из действующих лиц этих мифов являлись официальными предками аристократических семей. Мифы изначально считали летописаниями, и знатные юноши поколения за поколениями заучивали их наизусть. Потом их стали переносить бродячие певцы-аэды, и в каждом городе появился свой вариант того или иного мифа и свой потомок Геракла от местной девчонки. У этого гражданина, кстати, насчитывается больше полусотни детей. Например, спартанский царь Леонид и Александр Македонский считались прямыми потомками Геракла, а поскольку он был сыном Зевса, то значит, и власть этих семей происходила непосредственно от богов. Практически все аристократы архаичной Греции выводили свой род от какого-либо героя мифа или аргонавта, и на этом основании претендовали на власть. Знать владела большей частью пахотных земель, и своим божественным происхождением пользовалась так же, как мы сейчас пользуемся документами из кадастровой палаты.

Юля Семакина, девочка с первого ряда, вдруг оторвалась от конспекта, который записывала аккуратным, почти каллиграфическим почерком.

— Значит, Геракл мог быть живым человеком? — изумленно спросила она.

— Вполне, — кивнул я. — Его могли просто обожествить потомки, как хетты обожествили своего правителя Телепину, шумеры — царя города Ур Гильгамеша, а римляне — Юлия Цезаря. Обычная практика в то время. Если Геракл жил на самом деле, то это случилось примерно в середине или конце тринадцатого века до новой эры. Он был потомком царей Фив и Микен, и прав на престол имел побольше, чем Атрей, отец Агамемнона. Легенды говорят, что он отвоевал Микены и отдал Атрею, чтобы тот сохранил город для его детей. Кстати, царь Микен Аттариссияс упоминается в хеттских источниках конца тринадцатого века, так что он персонаж вполне реальный.

— И Атрей, конечно же, кинул Геракла, — с понимающим видом оторвался от телефона еще один студент, имени которого я не знал. Он нечасто баловал меня своим посещением.

— Естественно, — кивнул я. — По-другому и быть не могло. Его убил племянник Эгисф, а потом, после ряда неописуемо грязных историй трон достался сыну Атрея Агамемнону, тому самому, который начал Троянскую войну. А дети Геракла, которые стали править племенем дорийцев, непрерывно нападали на Пелопоннес, пытаясь отвоевать наследие предка. У сына Геракла Гилла, внука Клеодая и правнука Аристомаха ничего не вышло. Гилл и Аристомах и вовсе погибли в этих войнах. А вот его праправнук Темен Пелопоннес завоевал-таки и стал родоначальником спартанских царей, представителя которых вы могли видеть в одном мерзком голливудском опусе.