Последний рассвет Трои
Шрифт:
— Вас разместят на постой, — сказал Клеодай. — Жду на закате, я дам пир в вашу честь. Люди царя Илиона — всегда желанные гости в моем доме.
Пир в дорийской глуши — это жареный баран, ячменная лепешка и кувшин кислого вина. Люди тут жили простые, а потому мед, специи и ароматные смолы в напитки не добавляли. Пили здесь чистоганом, не разбавляя вино в кратерах, как это делают неженки из Микен и Пилоса. Только что снятое с огня, одуряюще вкусное мясо вынесли на деревянных блюдах, которые расставили на столиках рядом с ложами. Здесь тоже пировали лежа вповалку. Это мероприятие
— Прими подарок, о отважнейший из царей! — Парис встал и вытащил из обширного баула, лежащего позади, бронзовый доспех, тускло блеснувший чешуей.
Клеодай заревел восторженно, обнял скупо улыбающегося Париса и чуть было не задушил его в объятиях. Здоровенный, суровый мужик радовался как ребенок новой игрушке. Такой доспех будет на всю Дориду один.
— Прими подарок и от меня, — встал Гектор и протянул Клеодаю бронзовый шлем.
А потом встал я, подарив меч, и это привело царя в состояние перманентного восторга.
— Мы хотим, чтобы ты ударил по ахейцам, — заявил Антенор, когда все хорошенько подпили, а хозяин уже затянул какую-то заунывную песню. — Если ты пойдешь на них войной, то получишь много серебра.
И Антенор открыл немалый ларец, наполненный кольцами весом в сикль, которые ходили по всей Ойкумене вместо денег. Впрочем, все нормальные купцы один черт проверяли пробу и взвешивали серебро на весах и продолжат это делать ближайшую тысячу лет. Клеодай застыл на месте, а на его лице заиграла глупая улыбка.
— Воинов одарю! — сказал он. — Сотни две… Нет, три! Три сотни соберу в поход.
Дальше началось все, что и должно было происходить. Пьяный Клеодай хвастался, сколько коров угнал у соседей прошлой осенью, а Парис заглядывал ему в глаза и с умильной улыбкой восхищался его подвигами. Они обнимались, как лучшие друзья, и пели песни, а потом царевич вышел на улицу, а я встал за ним.
— Ты же прекрасно понимаешь, Парис, что Клеодая убьют в том походе, — почти спокойно сказал я под мерное журчание, что издавал мой дальний родственник.
— Может, убьют, а может, и не убьют, это только бессмертным богам ведомо, — лениво пожал плечами царевич и ковырнул ногтем мизинца застрявший между зубов кусок баранины. — Тебе-то что за дело до него? Он нам службу добрую сослужит, а если и убьют дурака, то и невелика потеря. Одним Геракловым выродком меньше станет.
Я с лязгом захлопнул отпавшую было челюсть. Клеодая ведь гостеприимцем царя Приама называли, а Парис только что целовался с ним. Плохо, ой плохо разбираюсь я в законах здешнего реал политик. Учиться мне еще и учиться.
— Понятно, — протянул я и вернулся в… э-э-э… пиршественный
— Собери хотя бы пять сотен в свой поход, царь, — посоветовал я. — Иначе погибнешь, как твой отец. Микены сильны.
— Да где я возьму пять сотен воинов? — злобно засопел царь, который еще не растерял остатков разума. — У меня и оружия нет столько. Может, ты знаешь, где его взять, паренек из Дардана?
— Знаю, конечно, — ответил я, до блеска объедая баранью лопатку и вытирая жир с лица тыльной стороной ладони. — С нами в обозе идет купец Кулли. У него с собой много хороших наконечников для копий. Они из железа.
— Железо — дерьмо, — пренебрежительно отмахнулся Клеодай. — И стоит дорого. У меня столько серебра нет.
— Если ты подаришь двести копий своим воинам, то станешь самым сильным царем в здешних местах, — терпеливо пояснил я. — А серебро я видел только что, и оно мне точно не приснилось. Я выпил твоего вина, но еще не пьян.
— Хм… — Клеодай погрузился в глубокую задумчивость, и для этого у него были все основания. Пять сотен — огромное войско по здешним меркам. Во всей Дориде живет не больше двух тысяч семей.
— Если я уведу пять сотен мужчин, локры ударят мне в спину, — он вышел, наконец, из задумчивости.
— Подари локрам полсотни копий, и пусть их отряд идет с тобой, — парировал я. — Пусть поклянутся богами и охраняют твои владения, пока ты воюешь. Ты пойдешь на юг, через их земли, и на лодках переправишься на Пелопоннес. Ахейцы ждут врага на перевале у Коринфа, и поверь, там тебе не пройти. В спину ударят из крепостей.
— Великие боги! — прошептал Клеодай и застыл.
Надо сказать, что мое выступление вызвало некоторое замешательство. Гектор засунул в рот кусок мяса и забыл сомкнуть челюсти, Антенор смотрел на меня так, словно увидел привидение, а в глазах Париса мелькнуло нечто, слегка похожее на страх. Это было весьма необычно, потому что бывший пастушок, обласканный царем, неимоверно высоко задрал свой нос. И тогда я решил добить их.
— Пусти слух, царь Клеодай, что идешь войной, и Агамемнон стянет войско к Коринфу, а ты в самый последний момент договорись с локрами и ударь ахейцам в спину. Ты высадишься на сушу там, где нет сильных городов. С моря Пелопоннес беззащитен.
— Да! — Клеодай ударил по столу могучим кулаком. — Да! Я так и сделаю! Давай свое серебро, Антенор! Из серебра не сделать копья, а с копьем я возьму много серебра. И Микены я тоже возьму! Где там тот купец?
Летнее солнце, суровое и безжалостное, висит в небе, заливая золотистым светом узкий горный перевал. Воздух дрожит от зноя, словно раскаленная печь, а земля под ногами кажется горячей, будто вот-вот начнет плавиться. Скалистые склоны, обожженные солнцем, тянутся ввысь, их серые и коричневые утесы покрыты редкими пятнами кустарника, едва цепляющегося за жизнь в этой неприветливой местности.