Последний верблюд умер в полдень

Питерс Элизабет

— Вы чужестранцы, — повторил он. — У вас здесь нет друзей? Нет, у вас есть друг, который существовал ещё до вашего появления. Вы — друзья предателя.

— Вина по ассоциации, — бросила я Эмерсону.

— Дай ему закончить, — отозвался Эмерсон. — У меня неприятное предчувствие…

— Он — предатель своего народа, — продолжал Настасен. — Он изменяет себе подобным и возвышается (очевидно, какой-то уничижительный термин), чтобы господствовать над ними. — Он ударил себя в грудь раскрытой ладонью. — Но я, великий принц, защитник народа, бросил

свой всевидящий взор на землю! Я узрел эту нечисть; я узнал его, я открыл его имя! А теперь…

Он резко хлопнул в ладоши и повернулся. Вошли двое солдат, крепко державших пленника. Грубо толкнув, они заставили его встать на колени. Его руки были связаны за спиной, и не в запястьях, а в локтях — особенно неудобное положение, знакомое мне по древнеегипетским изображениям узников. Капюшон всё ещё закрывал лицо, и килт из грубой ткани был тот же, что и ночью. Похоже, его поймали вскоре после того, как он покинул нас. Мы задержались слишком долго — или кто-то устроил ловушку. Я огляделась в поисках Аменит. Она исчезла — так же, как и Реджи.

Настасен стоял, злорадствуя, над братом, как театральный злодей.

— У него определённо есть талант к мелодраме, — пробормотал Эмерсон. — Интересно, здесь они по-прежнему разыгрывают старые религиозные пьесы? Приготовься к следующей сцене, Пибоди.

Я приблизился к Эмерсону. Он обнял меня за талию. Скользящий звук позади меня свидетельствовал, что Рамзес куда-то переместился; куда, я не могла сказать.

Настасен наслаждался своим триумфом, и театральные эффекты мешали ему прислушаться к нам.

— Он прячет лицо, как трус, но я его знаю! Мои глаза видят всё, знают всё! Ваши глаза слабы; возможно, вы не знаете его. Смотрите же!

Он сбросил капюшон. Я с облегчением увидела, что, за исключением нескольких царапин, Тарек остался цел и невредим. Разве что малость бледнее, чем обычно, но на лице не было ни малейших признаков страха — только презрение, с которым он пристально смотрел на брата. Настасен грубо схватил его за волосы и оттянул голову назад. Выхватив из-за пояса нож, он приложил острое лезвие к горлу Тарека у бьющейся жилки.

Слабый стон, как печальный плач зимнего ветра, разнёсся по комнате. Маленькие люди смотрели и оплакивали гибель их надежд с пленением своего героя.

Тонкая струйка крови скатилась по бронзовому горлу Тарека. Он не издал ни звука и не изменился в лице. Пальцы Эмерсона двигались вдоль моего кожаного пояса, сжимаясь всё сильнее. Я чувствовала, как маленькое тело прижимается к моей спине в явном ужасе; обнимая сына, я чувствовала под рукой не дрожащую плоть, но жёсткий металлический вал. Я сжала пальцы вокруг его руки и застыла в ожидании.

Резким движением Настасен убрал нож и засунул его обратно.

— Король не убивает, если нет войны, — заявил он. — Такая смерть была бы слишком милостивой.

Я ожидала подобного, и всё-таки ощутила огромное облегчение, поскольку слабые, неуравновешенные личности не всегда ведут себя предсказуемо,

а ненависть Настасена к брату искажала каждую чёрточку его лица.

Он толкнул Тарека солдатам, поднявшим его на ноги.

— Ну что ж, — сказал он, обращаясь к нам, — вот и ваш друг-предатель. Вы разделите свою судьбу, но только после того, как станете свидетелями провала ваших планов и коронации законного короля. Хотите попрощаться с другом-предателем? Вы больше не увидите его, пока не встретитесь перед алтарём бога. А потом… потом, думаю, у него уже не будет языка, чтобы болтать.

— Что за противный маленький свинтус, — сказал Эмерсон самым обычным тоном. — Давай, Пибоди.

Я замышляла расплакаться и броситься к ногам Настасена, но просто не могла заставить себя так поступить. Однако крик, который вместо этого я испустила, оказался не менее эффективным: Настасен отпрянул, но недостаточно ловко, чтобы уклониться от меня, когда я бросилась на него, размахивая руками в притворном возбуждении и крича что было мочи. Тщательно рассчитанные спотыкание и неудачная попытка восстановить равновесие привели мою опущенную голову в болезненное соприкосновение с животом принца. Рухнув, Настасен увлёк за собой одного из солдат; другой упал, когда мой зонт запутался в его ногах.

Я перевернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Тарек рванулся по направлению к задней части комнаты, преследуемый солдатом. Копьё было поднято и уже намеревалось покинуть руку преследователя, когда плетёные корзины, набитые постельным бельём, внезапно преградили путь с изяществом крикетного мяча, посланного точно в калитку. Копьё грохнулось на пол, солдат — на него, а Рамзес предусмотрительно скрылся за огромным кувшином вина. Стремительно, как ветер, Тарек исчез в дверях. Через несколько секунд другой солдат последовал за ним.

Тарек был спасён — по крайней мере, я надеялась на это. Но как же мой доблестный, мой мужественный супруг? Я не могла и пошевелиться, так как Настасен, схватив меня за горло, пытался меня задушить и бить головой об пол. Результат был весьма сомнительным и лишь очевидно доказывал то, что я всегда говорила Рамзесу — трудно делать две вещи одновременно, если только не обладаешь превосходными умственными и физическими качествами.

Чья-то рука оторвала принца от меня и отбросила прочь, как тряпичную куклу.

— Как ты, Пибоди? — поинтересовался Эмерсон, помогая мне встать на ноги.

Ножа, который он снял с моего пояса, в руке не было. Я пришла к выводу, что ему удалось проскользнуть в карман после того, как верёвки Тарека были перерезаны.

Настасен топал и кричал изо всех сил, Муртек укрылся за высоченным солдатом и заламывал руки, как только один он это и умел. Песакер был единственным, кто не растерялся. Он выкрикнул приказ — то, что сделала бы я (или любой здравомыслящий человек). Солдаты прекратили замахиваться копьями на нас с Эмерсоном и поспешили к дверям, через которые скрылся Тарек.