Последняя из рода. Скованные судьбой
Шрифт:
Даже дышать стало легче, когда она скрыла от его пронизывающего насквозь взгляда свою беззащитную спину.
Печать больше не жгла, но Талила ее чувствовала. И это заставляло огонь ненависти в груди разгораться еще сильнее, хотя ей прежде казалось, что ненавидеть мужа больше она просто не может.
Оказалось, может.
Не сказав ни слова, Клятвопреступник поднялся на ноги. Талила заставила себя неподвижно замереть.
Впереди их ждала брачная ночь. И она не даст ему ни одного повода насладиться ее болью и унижением. Не позволит себе ни гримасы,
Он получит ее тело.
Они все получили ее тело, когда пленили и надели оковы.
Но они не получат ее душу.
Клятвопреступник не торопился к ней подходить. Не торопился ее касаться. Сперва он приблизился к плотно закрытым бамбуковым перегородкам. Чуть отодвинув в сторону одну из них, он выглянул наружу, впустив в комнату свежесть ночной прохлады.
Талила жадно повела носом. В воздухе разлился аромат цветущей сакуры.
Муж замер на месте, словно к чему-то прислушивался. Довольно хмыкнул и вновь плотно придвинул створку: так, чтобы снаружи не доносился ни один звук. Потом он пересек покои и вошел в небольшую, смежную комнатку. Вскоре до ушей Талилы донесся приглушенный плеск воды.
С замиранием сердца она прислушивалась к нему, ожидая момента, когда Клятвопреступник вернется. Вновь в покои он вошел в наглухо запахнутом черном халате, который мало чем отличался от его привычной брони. Подошел к Талиле и потянул цепь между обручьями. Когда она расстегнулась с тихим щелчком, та не поверила своим ушам и глазам. То же самое он повторил с цепью на ногах. И даже снял широкие кандалы с ее лодыжек.
Впервые за несколько дней она могла беспрепятственно вытянуть ноги. Не семенить мелко-мелко, словно младшая жена какого-нибудь торговца.
Талила прищурилась.
Клятвопреступник думает, что сможет втереться к ней в доверие? Думает, что сможет ее обмануть?
Она вся подобралась, приготовившись к неизбежному, но муж сумел ее удивить во второй раз за столь короткое время. Расстегнув цепь, он отошел от нее. Остановился напротив футона, опустился перед на колени и достал припрятанный под ним кинжал. С равнодушным лицом он провел лезвием по ладони и выдавил кровь из пореза на темную ткань футона. Затем чуть отодвинулся и лег на спину, положив кинжал себе под правую руку.
Он не снял и не ослабил пояс длинного халата. Так и опустился на футон в одежде, уставившись в высокий потолок.
Талила сидела, не шелохнувшись. Внимательным, пристальным взглядом провожала каждое его движение, опасаясь подвоха. Но когда он лег... когда даже не посмотрел в ее сторону... когда не попытался коснуться...
Когда не совершил то, к чему она готовила себя, как к неизбежному, жестокому позору, то эмоции хлынули на нее прорвавшейся вдруг лавиной.
— Печать, не скрепленная кровью, не будет действовать так, как ты хочешь, — бросила она зло в опустившуюся в покоях тишину.
— Я знаю, — равнодушный голос мужа окончательно привел ее в замешательство.
Но разве не в том
И печать, которую поставил Клятвопреступник, должна была быть скреплена ее кровью, пролившейся на брачном ложе. Иначе он не сможет подчинять ее себе. Не сможет наказывать болью за непослушание. И магия не убьет ее, если она поднимет руку на мужа.
— Не надейся, что твои дешевые трюки что-то изменят, — Талила презрительно скривилась. — Убрал эту проклятую цепь, не стал меня насиловать... думаешь, я все забуду?! Думаешь, хоть на каплю меньше стану тебя ненавидеть? Ошибаешься. Я ненавижу тебя всем своим естеством! Ты умрешь, и я занесу над тобой меч.
Она шипела разъяренной змеей. Не говорила, а выплевывала слова, и голос ее звенел от отчаяния, срывался от боли, которая захлестывала ее с головой.
— Я ни на что не надеюсь, глупая ты пташка. А если хочешь пережить еще и завтрашний день, то закрой рот и ложись спать, пока стража не доложила о твоих криках моему брату.
Могла ли Талила попытаться убить мужа?
Могла.
Клятвопреступник снял цепь, которая сковывала ее руки. У нее остались лишь кандалы на запястьях что блокировали магию, но даже с ними она способна на многое. Задушить его. Пронзить мечом.
Но едва ли она одолела бы его без своей магии. Он был сильнейшим воином. Опытным, безжалостным, смертоносным. Император отправлял своего брата-бастарда в самые тяжелые походы; поручал самые грязные задания, и тот послушно исполнял все, словно натренированное животное.
Так было и с отцом Талилы. Клятвопреступник претворил в жизнь волю Императора, уничтожив всю ее родню. Оставил в живых лишь ее — последнюю из рода.
Последнего во всей Империи человека, который мог управлять огнем, ведь после смерти отца не осталось никого, кроме Талилы.
Неудивительно, что ей сохранил жизнь. Надеялись использовать. Словно мало им было боли и страданий, которые уже обрушились на Империю. Словно мало им было смертей, междоусобиц, восстаний и войн.
Император никак не мог насытиться. Он хотел больше крови. Еще больше власти. Еще больше завоеванных земель.
Но он ошибается, если думает, что Талила когда-нибудь станет ему в этом помогать.
Заскрипев от злости зубами, она бросила хмурый взгляд на Клятвопреступника. Тот продолжал лежать на футоне и смотреть в потолок, и больше не обращал на нее ни малейшего внимания.
Вот и славно.
Талила отчего-то дрожащими руками натянула кимоно на плечи и стиснула ткань на шее. Дышать сразу стало легче, и появилось призрачное ощущение защищенности, стоило скрыть обнаженное тело. Неловко повернувшись на бок, она устроилась прямо на татами, где сидела, и подложила под щеку ладони. Ей пришлось прикусить губу, чтобы не застонать от облегчения, когда она выпрямила ноги.