Последняя из рода. Скованные судьбой
Шрифт:
— Я хочу помочь тебе! — обида выплеснулась из нее против ее же воли. Обида и еще что-то колкое, царапающее изнутри.
— Я убил твоего отца! — напомнил он, словно это могло на что-то повлиять.
Талила дернулась и застыла, но в ее глазах пылал прежний решительный огонь, и тогда Мамору заговорил вновь.
— Моя жизнь не принадлежит мне одному. Она принадлежит Империи, и я должен думать, прежде всего, о стране, о моих людях. И о тебе, моя жена. И я не хочу, чтобы тебя вздернули на ближайшем дереве после того, как
Талила тяжело, трудно дышала, и это было единственным, что объединяло ее с Мамору, которому каждое слово давалось с трудом, и он часто замолкал, чтобы перевести дух и успокоиться. Воздух между ними казался таким плотным и напряженным, что его можно было рассечь ударом катаны.
— Это неправильно, — обронила Талила с горечью, когда поняла, что проще сдвинуть с места гору, у подножья которой она оказалась, чем переубедить Мамору.
— Но это то, как я решил, — отрезал он.
— Рано или поздно Император обо всем узнает. Теперь, когда я появилась здесь, это случится рано, чем поздно. И тогда ты рискуешь умереть, но уже от его руки.
Мамору ее слова не понравились. Он заскрежетал зубами, сдерживая рвущийся из груди рык, и ожесточился лицом, по которому волна за волной прошли гнев, раздражение и злость. Наконец, он прикрыл глаза и тяжело, трудно выдохнул, словно отпускал все эмоции, что бушевали в нем.
— От его руки. Не от твоей, — твердо сказал он, и Талила почувствовала, что в их разговоре поставлена точка.
Ничего больше она от него не дождется.
И тогда шальная, безумная мысль пришла ей в голову. Но в последние дни все ее мысли были безумными, и потому Талила прислушалась к тому, что нашептывал ей внутренний голос.
Она завела правую руку за спину, исподлобья наблюдая за тем, как Мамору начал готовиться ко сну. Такой спокойный, словно этого тяжелого разговора между ними не было. Но она видела вздувшиеся вены у него на висках и натянутые на скулах жилы. Слышала скрежет зубов.
И когда муж повернулся к ней спиной, чтобы расстелить тонкий, походный футон, Талила рванула к нему, словно ядовитая змея в смертельном прыжке. Она выпростала вперед руку, на которой полыхало пламя, и прижала ладонь к месту на его спине, которое запомнила еще с того первого раза, когда увидела мужа, распростёршегося на татами в Императорском дворце.
Короткий, оглушительный крик Мамору рассек ночную тишину.
Глава 15
Что такое свобода?
Он уже не помнил.
Человеческая жизнь так устроена, что никогда заранее не угадать, какой день окажется для тебя последним. Последним днем короткого детства. Последним днем хрупкого мира. Последним днем войны. Он просто случается, и к нему невозможно подготовиться. Невозможно понять, когда твоя жизнь изменится, чтобы успеть насладиться ею сполна до тех самых изменений.
Так
Однажды, вопреки обыкновению, его венценосный отец вошел в его покои.
— Ты будешь своему младшему брату верным защитником, сын? — раздался строгий голос над головой мальчишки, согнувшегося в низком поклоне.
— Да, Ваше Императорское Величество, — выдохнул мальчик, потому как называть отца отцом он мог лишь в своих мыслях.
— Ты готов сделать для этого все? — прозвучал все тот же холодный и равнодушный голос.
— Конечно, — торопливо прошептал он, окрыленный крохами внимания отца.
— Тогда иди за мной, — велел Император.
И когда за спиной Мамору закрылись раздвижные двери спальни, его детство закончилось. В тот самый миг.
На следующее утро он очнулся рабом своего младшего брата. Тоже сына Императора, но с одним отличием: он был рожден в законном браке, благословлённом Богами.
В утро, когда к нему пришел отец, Мамору не знал, что проживал последние счастливые минуты своего детства. Если бы знал, то постарался бы провести их как-то иначе... Постарался бы подготовиться.
Его свобода закончилась тем утром.
Он не мог ни на что влиять, он больше не принадлежал самому себе, и годы потребовались, чтобы он с этим смирился.
Но была одна вещь, которую Мамору пообещал себе, когда стал постарше. Вещь, которая лежала вне контроля его полубезумного младшего брата.
Он пообещал, что никогда не возьмет себе жены. И никогда у него не будет наследника, и Император не сможет измываться еще и над его ребенком. Мамору был готов умереть ради своей клятвы. Но даже его брат не был столь глуп, чтобы из-за подобной блажи уморить своего лучшего полководца...
... громкие крики вытащили его на поверхность океана боли, в котором он тонул так долго, что потерял счет времени.
На сей раз голос принадлежал Талиле. Почему-то он не мог понять, что она говорила. С кем спорила или перед кем оправдывалась. Отдельные слова, которые он слышал, не желали складываться в предложения.
Мамору почувствовал под щекой теплый футон и чуть повернул голову. Он открыл глаза, но перед ними все расплывалось. Потратив все немногие силы, что были, он дернул рукой и заскользил ею по футону.
Он хотел заговорить, но из горла вырвался лишь хрип.
Впрочем, этого было достаточно, чтобы в месте, в котором он очнулся, тотчас повисла тишина. Спустя краткий миг она сменилась голосами: мужскими. Дуновение воздуха подсказало Мамору, что кто-то рухнул перед ним на колени и с благоговейным трепетом прикоснулся ко лбу.
— Господин... — мужчины заговорили разом: его полководец и верный слуга, который всюду сопровождал Мамору вот уже несколько лет.
— Я говорила вам! — наконец, женщина не выдержала и выплеснула скопившееся в груди раздражение. — Говорила!