Последняя из рода. Скованные судьбой

Богачева Виктория

Судорожно втянув носом воздух, Мамору сжал зубы так, что на скулах проступили резкие линии, а щеки запали. Его дыхание вырывалось изо рта облачками пара, смешиваясь с холодным воздухом.

Землю вокруг него покрывал высокий слой пушистого снега. Снегопад продолжался уже давно, возможно, не прекращаясь несколько дней подряд.

А тем временем заканчивался второй месяц весны. Земля должна была пробуждаться к жизни, воздух — быть напоенным ароматом первых цветов. Даже в самых высоких горах снег в это время года давно бы начал таять. Но теперь, перед его глазами, лежал

белый, безжизненный покров, будто природа решила замереть в ожидании.

Мамору поднял голову и посмотрел на небо, где тяжелые, серые облака, казалось, были готовы снова разразиться снегом.

— Боги разгневались на нас, — пробормотал Такахиро, правильно считав реакцию своего господина.

Тот хищно усмехнулся, и на запавшем, худом лице усмешка превратилась в жуткую гримасу. Он снова втянул носом воздух, как охотничий пес, принюхиваясь к чему-то.

***

Боги давно от него отвернулись.

***

Лагерь казался опустевшим: вокруг себя по большей части Мамору видел раненых и тех, кто находился под присмотром нескольких лекарей. Еще часть солдат, рассредоточившись, охраняла лагерь, и в нем самом он насчитал не больше нескольких дюжин самураев. Которые, конечно же, столпились вокруг, стоило Мамору покинуть шатер и показаться им на глаза. На него смотрели с восхищением и опаской, каждое его движение провожали долгими взглядами.

Все ждали его слов и решений. И объяснений. Он говорил с людьми и чувствовал, что их настроения переменились. В день, когда в лагерь вернулась Талила, боевой дух его воинов был на подъеме. Теперь же он кожей ощущал их... растерянность.

Прежде Мамору никогда бы не поверил, что однажды будет описывать этим словом воинов, с которыми годами сражался бок о бок. Но он предпочитал смотреть правде в глаза, какой бы неприятной она ни была. Во взглядах самураев он видел растерянность и настороженность и не мог обвинять их в слабости духа.

Слишком многое случилось за эти дни.

Он и сам чувствовал себя точно так же.

— Госпожа Талила отправилась на вылазку, — сказал ему Такахиро, когда он еще раз спросил про Талилу и войско.

— Вылазку? — невольным движением Мамору прижал ладонь к боку, пережидая колючую боль где-то под ребрами.

А ведь он лишь сделала небольшой круг по лагерю, чтобы все самураи увидели, что их господин жив, и теперь возвращался в шатер.

— Кто ее возглавляет?

— Полководцы Осака и Суга.

— Оба?

— Да.

— Как давно ушло войско? — Мамору прищурился.

— Вчера утром.

Такахиро смотрел на своего господина, пытаясь уловить его мысли, но легче было сдвинуть с места гору.

— Как давно идет снег? — Мамору поднял голову, наблюдая, как белые крупные хлопья медленно падают с неба и кружат над землей.

В предгорном воздухе чувствовалась пронизывающая свежесть, но она же обжигала грудь, стоило сделать более глубокий вдох.

— Он начался в вечер, когда мы нашли вас и госпожу Талилу в шатре без сознания.

— Она тоже была без сознания?

Он ничего

не помнил. В его памяти запечатлелась лишь вспышка боли, последовавшая за судорожным вздохом и шелестом шагов, когда Талила подкралась к нему со спины. Он забыл все, что было после этого, и до того, как он открыл глаза в первый раз. Наверное, к лучшему.

Невольно Мамору повел плечами. Плотные повязки на спине и груди тяготили его и тянули вниз, заставляя горбиться.

— Господин? — настороженный голос Такахиро выдернул его из мыслей.

Самурай смотрел на него, и вопрос, который он хотел задать, был очевиден.

— Я не знаю, — просто ответил Мамору.

Пока он не знал. Но очень скоро узнает, получилось ли у Талилы выжечь печать, как она задумала.

И вот тогда...

Пришлось одернуть себя и заставить отвлечься. Не было никакого «тогда». Было лишь суровое «сейчас», в котором они противостояли напиравшей армии Сёдзан. Была война, были изменщики и предатели в столице, был заговор его бывшего союзника, был воскресший из мертвых дядя Талилы, и советник Горо, и еще множество людей; и все, что они хотели — уничтожить страну, растащить ее на части, разорвать на куски, и плевать, будь что будь, лишь бы его доля была пожирнее...

— Говорят, что снег не к добру, — вновь заговорил Такахиро.

Мамору был с ним согласен, но не мог же он признаться в этом вслух.

— Поменьше слушай, что болтают.

Он развернулся, направляясь к шатру, когда шум вдали привлек его: ржанье лошадей и глухой стук копыт.

Войско возвращалось.

Первыми в пределы лагеря въехали полководцы Осака и Суга. Мамору был рад увидеть их живыми, но его взгляд продолжал упорно скользить по самураям, выискивая другое знакомое лицо. Воины же, заметив своего господина — стоящего на ногах, с прямыми плечами и поднятой головой, поспешно останавливали лошадей и спешивались, чтобы побыстрее оказаться возле него.

— Господин Мамору! — полководцы, не сняв доспеха, подбежали к нему, и улыбки разгладили суровые лица обоих. — Вы живы! — в два этих простых слова вместились надежды и страхи всех его людей, всего лагеря.

— Мы обо всем поговорим после, — коротко сказал Мамору, скользя взглядом поверх их голов. — Отдыхайте пока.

Наконец, он увидел всадника в незнакомом доспехе: черный шлем скрывал лицо, но не выбившиеся из-под него длинные пряди волос цвета воронова крыла.

Она также заметила его и невольным жестом придержала поводья.

Вокруг шумно фыркали усталые лошади, и спешивались воины, но Талила медлила. Когда они с Мамору встретились взглядами, ее глаза на краткий миг дрогнули, и он ясно увидел, как в них проскочило беспокойство. Спрыгнув на землю, она вновь остановилась, но, спустя мгновение, сняла шлем, решительно тряхнула головой и направилась к нему.

Налетевший ветер подхватил черные пряди, еще больше путая их и бросая ей в лицо. Талила лишь отмахнулась.

— Ты уже на ногах, — проговорила она тихо, когда подошла достаточно близко, и опустила взгляд, а такое случалось редко.