Последняя из рода. Скованные судьбой
Шрифт:
— Ничего не говори, — шепотом перебила его Талила. — Мне все равно. Ошибка или нет. Мы можем не пережить эту войну. Я не хочу потом жалеть.
Глава 23
На следующее утро Мамору передал советнику Горо отказ от предложения Императора склонить колени и сложить оружие, и тот уехал. Пыль еще не успела осесть под копытами лошадей, когда в гарнизоне был созван большой совет. Мамору пригласил на него не только полководцев и самураев из своего ближайшего окружения. Нет. Он хотел выслушать всех перед
Талила, проснувшись на рассвете в глубочайшем смятении, теперь пыталась упорядочить мысли. Думала она совсем не о том, о чем полагалось. И вспоминала не ненавистного Императора — их общего врага. Нет. Она закрывала глаза и вновь ощущала на коже прикосновения мужа, и...
— ... уходить отсюда побыстрее! — громкие выкрики самураев выдернули ее из сладкого морока.
У их шатра собралось примерно три дюжины мужчин. Они образовали широкий круг в несколько рядов, в центре которого стоял Мамору. Она сама, полководцы Осака и Хиаши, Такахиро держались чуть в стороне. И больше молчали, позволяя высказаться другим, ведь именно потому их всех и позвали.
— Нужно разделиться, — откликнулся кто-то с противоположной части круга.
— Можно и выждать, — возразили ему. — После такого приема советник Горо велит отправить за нами войско.
Талила слушала и незаметно для себя покусывала губу. В каждом высказывании звучало зерно разума. Идеального решения для них нет и не будет, любое несет в себе риски. Но Мамору должен выбрать что-то одно.
Она сжала и разжала кулак, почувствовав почти непреодолимую физическую потребность прикоснуться к рукояти катаны. Она была готова выдвинуться в столицу уже завтра.
— Мы не можем оставаться и выжидать, — полководец Осака все же вмешался.
Когда говорил, смотрел он только на Мамору.
— На открытом месте мы слабы и уязвимы. Легкая цель для любого войска. И мы никогда не сможем здесь укрепиться.
По рядам самураев прошел согласный шум.
Талила усмехнулась. Пусть полководец был прав, но любое нападение сопряжено с жертвами. В обороне они потеряют меньше людей, чем если будут слепо атаковать, но... но еще никто не выигрывал воины защищаясь.
— Нужно делить войско, — воспользовавшись воцарившимся молчанием, убежденно заявил полководец Осака.
Мамору посмотрел на него и ничего не сказал, но его губы тронула кривоватая усмешка. Талила подавила вздох.
— И оттягивать внимание и силы Императора, — жестко, непримиримо добавил полководец.
Им вновь предстояло быть порознь. Она бросила на Мамору взгляд из-под опущенных ресниц. Господин Осака был прав. То, что он предлагал, являлось самым разумным решением. И именно оно не нашло одобрения среди самураев, которые зашумели, принялись препираться, перебивая друг друга.
Талила почти перестала вслушиваться в то, что они говорили, и не отводила взгляда от лица мужа, подмечая малейшие изменения в нем.
Через четверть часа Мамору вскинул в воздух кулак, призвав всех к молчанию. Он повернулся, посмотрев почти на каждого, кто толпился вокруг него, прежде чем заговорить.
—
Это было ожидаемо, это было так ожидаемо, но у Талилы все равно словно оборвалась, лопнула струна. В животе тотчас зародилась тошнота, внутренности скрутили железные щипцы. Она, сама того не осознавая, подалась вперед и опомнилась, лишь когда сделала шаг и оставила позади себя двух полководцев и Такахиро, притянув к себе множество взглядов.
И взгляд Мамору.
Конечно же, он возглавит войско, в котором шанс умереть будет многократно выше. И она уже предчувствовала, куда он прикажет отправиться ей. Он не позволит ей его сопровождать. Не возьмет с собой. И будет рисковать своей жизнью в одиночестве.
Несправедливость и страх были столь сильными, что Талиле показалось, они вгрызались в нее стальными когтями. Она резко опустила голову и отвела взгляд, так ничего и не сказав. Чтобы поговорить с мужем наедине, ей пришлось ждать довольно долго. После того как разошлись самураи, остался ближний круг, и уже вместе с ними Мамору погрузился в изучение карт и черчение возможных путей.
Конечно же, она была все это возле него. Но почти не говорила, потому что боялась, что голос ее подведет. Сорвется, и слова перерастут в жалкие всхлипы, а такого Талила не могла себе позволить. И потому она молчала и лишь кивала, если кто-то спрашивал ее согласия. Как назло, о том, кто возглавит вторую часть войска, упорно молчал и Мамору. Изредка она ловила на себе его задумчивый, будто бы вопросительный взгляд, и тогда трусливо отворачивалась, опасаясь, что он задаст вопрос, а она не сможет на него ответить. Спазм, зародившийся в животе, перешел на горло и сжал его железной рукой, словно кто-то ее душил.
После того как были начерчены примерные пути и обговорены наиболее существенные детали, наступило время для совместной трапезы, и Талиле вновь пришлось ждать. Они сидели вокруг одного костра, и она смотрела, как отблески пламени танцевали на лице Мамору. Он хмурился и казался более мрачным, чем обычно, а к вечеру сделался почти таким же молчаливым, как и она.
Он не притронулся к своим лепешкам и рису, и Талила усмехнулась заметив. Она и сама не чувствовала голода. Лишь пожиравшую ее изнутри тревогу.
В шатер она ушла первой, и, казалось, даже ноги налились непомерной тяжестью, потому что каждый шаг давался с трудом. Она не находила себе места, дожидаясь Мамору, и уже даже не корила себя за излишнюю, совершенно непристойную и недостойную эмоциональность. Слишком устала бороться с собой.
Когда, наконец, затрепетал полог, и в шатре появился Мамору, она впилась в него взглядом, в глубине которого танцевало пламя. И муж, посмотрев ей в глаза, молча покачал головой. Ему не нужно было спрашивать, чтобы понять, о чем она хотела его попросить. А ей не нужно было говорить об этом вслух.