Последняя из рода. Скованные судьбой
Шрифт:
Она бы и сама хотела знать, что с ней творилось. Откуда этот хаос из эмоций, почему тоска сдавливала грудь, почему сердце затапливала жалость, как она может чувствовать разом и печаль, и радость, и счастье, и стыд?!
— Я сожгла поместье господина Тадамори, — она решила спрятаться за этой отговоркой, хотя прекрасно понимала, что дело не только в этом.
— Я знаю, — Мамору спокойно пожал плечами, словно они говорили о пустяках. — Это все уже неважно. Потому что отныне мы станем действовать иначе.
— Я самый бесполезный твой самурай... — сорвалось
Мамору на мгновение остолбенел. Он смотрел на нее и не мог поверить тому, что слышал.
— Я сожгла тот город, потом поместье, потом едва не убила советника Горо, который тебе нужен, — меж тем Талила упрямо продолжала самобичевание. — И хорошо, что ты вновь объединишь войско, потому что неизвестно, что я еще натворила бы...
— Прекрати, — вскинув руку, Мамору ее прервал и наткнулся на непримиримый взгляд жены. — Я запрещаю тебе так говорить.
— И все, что я сделала хорошего — избавила тебя от печати, а больше — ничего, — упрямо договорила Талила. — Отец был прав, ни во что меня не посвящая. Потому что...
— Тихо! — шепотом одернул ее Мамору. — Что с тобой творится, я не понимаю. Откуда эти мысли?..
Он коротко огляделся по сторонам, затем поднялся со своего места и подсел к ней. Талила дернула носом, чувствуя себя плаксивой, сопливой девчонкой. Она часто заморгала, прогоняя слезы.
— Твой отец — такое же чудовище, как и мой брат, — твердо сказал Мамору, безуспешно пытаясь перехватить взгляд жены. — Я требую от тебя очень много, я знаю... — он вздохнул и привычным движением потянулся рукой к затылку, чтобы провести по волосам, и замер на мгновение, когда ладонь коснулась голой кожи.
— Ты думаешь, что в чем-то виновата передо мной, но суть в том, что я виноват перед тобой в гораздо большем.
Талила сердито потрясла головой и собралась возразить, когда пальцы Мамору, коснувшись ее губ, заставили ее замолчать.
— Ты не должна была воевать. Я решил выступить против своего брата и втянул это в тебя.
— Что за глупости! — нахмурившись, прошептала Талила. — Я умею сражаться ничуть не хуже твоих полководцев, меня учили держать меч, и я не слабая женщина, которую ты должен защищать!
— Конечно, я должен тебя защищать. Я ведь твой муж, — Мамору бегло ей улыбнулся. — А если ты умеешь сражаться ничуть не хуже моих полководцев, то почему же сидишь и говоришь мне, что ты бесполезная?..
Талила осеклась, наткнувшись на лукавую усмешку мужа. Затем почувствовала осторожное прикосновение к своей руке и опустила взгляд. Как были похожи их ладони: обе с мозолями от постоянного ношения меча, с вечными ссадинами и мелкими царапинами, обветренные, с загрубевшей кожей... Но в широкую ладонь Мамору помещались две ее, что он сейчас и сделал. И еще накрыл сверху свободной рукой.
— Ты не можешь меня подвести, — сказал он твердо. — Никогда. Запомни это.
У нее свело горло, и силы остались, лишь чтобы кивнуть.
— Хорошо, — заговорил
Уже гораздо позже, когда муж заснул, а Талила лежала в темноте без сна, прислушиваясь к его тихому, размеренному дыханию, подозрение, что жило внутри нее давно, оформилось в ясную мысль.
У нее не было времени задумываться, с чем связана тошнота, и было так легко списать все на едкий дым, которого она наглоталась в поместье господина Тадамори. И после — ее ведь могла укачивать из-за бесконечной скачки, разве нет?.. И перепады настроения, и слабость, и помутнение в глазах: она мало ела, не чувствуя аппетита, почти не спала, потому что постоянно тревожилась и несла на своих плечах тяжелое бремя, боясь подвести Мамору.
Она не отслеживала свои лунные крови, бросив это занятие еще во дворце Императора. Они были такими же непредсказуемыми и непостоянными, как и то, что происходило с ней самой.
Талила очень хорошо помнила себя... прежнюю. Никогда в жизни она не позволила бы себе так размякнуть перед мужем, и никогда в жизни у нее на душе не царила такая сумятица, как сейчас, и она не чувствовала дюжины чувств одновременно.
Потому что никогда прежде она не носила под сердцем дитя.
Она достаточно побыла уже трусихой, и время, когда она могла закрывать глаза на правду, ушло.
Когда они были вместе, Мамору обещал ей, что он будет «осторожен», и она ему верила. Потому что они до сих пор не нашли времени, чтобы поговорить о том, с чего начался их брак.
С пророчества и обезумевшего Императора.
От ее крови и крови Мамору родится дитя, которому суждено стать гибелью старого миропорядка. И зарождением нового.
И Талила не знала, хотела ли она этого... Они никогда не касались пророчества в своих разговорах.
Она положила ладони на плоский живот, прислушиваясь к своим ощущениям. Сколько прошло времени? Пять, шесть недель?..
Рядом, словно почувствовав, дернулся во сне Мамору. Затем перевернулся на бок и обнял Талилу одной рукой, подтянув поближе.
Она настороженно замерла. Скосила на него глаза и задохнулась от нахлынувшей нежности.
Она ему не скажет. Он сразу же захочет отправить ее в «надежное», «спокойное место», подальше от битв. И будет, наверное, прав.
Только вот она не согласна. Ее место рядом с мужем, и потому она ничего ему не скажет.
***
Мамору спешил воссоединиться с войском, но было кое-что, что он не откладывать, и потому на следующее утро они отправились допрашивать советника Горо.
Талила испытала черную радость, хорошо разглядев обгоревшее лицо мужчины. И пусть пострадал он не так сильно, как ей хотелось бы, она все равно чувствовала злорадное удовлетворение. Кожа на щеке уже пошла волдырями; на месте бровей остались лишь две полосы; ресниц также не было.
Советника Горо вместе с другими пленными держали отдельно от остальных. С ними же находился и Сэдзо, который помог Мамору затеряться среди врагов. Как и прочие, он был связан по рукам и ногам. Ему обещали даровать жизнь, а не свободу.