Последняя из рода. Скованные судьбой
Шрифт:
— У меня не было выбора, господин, — а вот Хиаши посмел раскрыть рот, посмел искать себя оправдания. — У них вся моя семья, и вы видели, что они сделали с вашими слугами...
Мамору усмехнулся бы, но он берег дыхание.
— Поймите же меня, господин! — рвано выкрикивал Хиаши, пока их катаны танцевали свой смертоносный танец, и воздух вокруг дрожал от жгучей ненависти и силы, которую Мамору вкладывал в каждый свой удар.
Он почти не слушал, что выкрикивал Хиаши, — слишком громкими были биение его собственного сердца и нарастающий рокот в груди. Остальная часть
Металл гулко звенел при каждом столкновении катан, и воздух наполнялся звоном стали и горячим дыханием двух противников. Мамору вкладывал в каждый замах столько ярости, что Хиаши, один из лучших самураев в Империи, теперь едва успевал парировать. И находил силы захлебываться оправданиями.
— Я не мог иначе! Моя семья...
Мамору не отвечал — лишь тяжело дышал. У него тоже была семья.
Слабый стон вырвался у Хиаши от осознания, насколько жалкими его оправдания выглядят перед лицом разрушенных судеб.
— Это… вы бы на моем месте…
Но он недоговорил, потому что Мамору рванул вперед, едва не сбив его с ног. Лезвия скрестились с таким звоном, что на миг заложило уши, и искры, сорванные соприкосновением металла, рассыпались вокруг двумя ослепительными дугами.
— Ты сам выбрал, — прошипел Мамору. — Все остальное — пустые слова!
Он уже сделал замах, целясь в правый бок Хиаши, когда тому на помощь подоспело несколько самураев, и Мамору отказался отброшен от своего противника на десяток шагов. Биться сразу с тремя никогда не было просто, но он умел это делать. Он стиснул зубы и перехватил катану обеими руками, придав себе устойчивость.
Три новых противника спешно образовали полукруг, давая предателю время отдышаться и встать на ноги.
Первый из самураев, приземистый и коренастый, сделал обманный выпад снизу. Мамору встретил удар, отведя клинок чуть в сторону и при этом скользнув вполоборота вправо. Сталь заскрежетала, когда катаны соприкоснулись. Тут же слева на него обрушилась новая атака — второй самурай попытался зайти со спины. Мамору извернулся, пропустив лезвие мимо, и тут же ударил сам, и противник отшатнулся, держа левую руку на рассеченном предплечье.
Третий оставался на шаг позади, ожидая удобного момента вонзить клинок в ближнем бою.
Резким шагом Мамору переместился между двумя противниками, вынуждая их мешать друг другу, когда его сбоку схватили за плечо. Еще один рывок, и чья-то рука стиснула его волосы — традиционную прическу, хвост на затылке, который с гордостью носили самураи знак воинской чести. Резкая боль скрутила шею: враг (похоже, третий, стоявший наготове) сгибал его и тянул к земле.
— Держи его! — прошипел один из самураев, уже целясь катаной в бок Мамору.
— Нет! — рыкнул он, понимая, что если сейчас не освободится, то все будет кончено.
Свободной рукой он смог скользнуть к поясу, где прятался короткий кинжал.
Он замешкался на миг, потому что вспомнил о своей гордости воина — длинных волосах, что служили
Рука противника, что сжимала этот хвост, вскинулась, а сам самурай, не удержавшись, чуть пошатнулся от неожиданности, потеряв опору. Мамору мгновенно вывернулся, катана в правой руке сделала круговое движение, и короткий глухой стон возвестил о том, что он поразил противника в бок. Самурай дернулся и рухнул на колени.
Мамору нырнул влево, уходя от очередного выпада другого самурая, и описал катаной смертоносную дугу. Противник, пытавшийся ему помешать, не успел парировать: оружие угодило ему точно между шеей и правой ключицей.
Оставался ещё тот, кто первым его атаковал. Тот коренастый самурай, скрипнув зубами, бросился напролом. Однако Мамору уклонился и ударил по диагонали, снизу вверх, оставив глубокий порез на его груди. Противник повалился на землю, вскинув руки, но было уже поздно.
Все длилось не более нескольких мгновений, но Мамору показалось, что прошла целая вечность. Он тяжело переводил дыхание, чувствуя на затылке обрубки волос — короткие неровные пряди и жгучую боль под кожей. Он ощущал непривычную, неправильную легкость.
Самурай без своих волос — не самурай.
Но у него было еще одно дело, которое следовало закончить. Он вскинул голову и заметил, как Хиаши пятился. Но, увидев полный ненависти взгляд своего господина, понял, что бежать некуда. Сжав губы, он выставил перед собой катану.
И хотя ноги Мамору подкашивались от усталости, он рванул к нему, перехватив рукоять оружия покрепче.
Они вновь столкнулись, но на сей раз Хиаши не тратил время и дыхание на пустые оправдания. Он видел, как Мамору убил тех троих самураев без малейших колебаний и понимал, что ему тоже не будет прощения, и потому атаковал отчаянно. Он знал, что отступать ему уже некуда.
Но Мамору был все же быстрее. Увидев слабую брешь в защите, он резко изменил направление своего удара, и его катана, словно гибкая змея, обошла лезвие Хиаши и со свистом вонзилась в правое плечо.
— А-а! — тот вскрикнул, подался назад, и катана выпала из его ослабевших пальцев.
Второй замах пришёлся на его левый бок, и Хиаши со стоном рухнул на колени. Его отчаянный взгляд метался, и в нем читалась паника попавшего в ловушку зверя. Суровое лицо господина не сулило ему пощады.
— Предательство не знает прощения, — произнес Мамору.
Хиаши вытянул руку в умоляющем жесте, но уже через мгновение его голова покатилась по земле.
А потом свистнула стрела, потому что вокруг них по-прежнему шел бой, и на колени рядом с поверженным предателем рухнул уже сам Мамору.
Удар пришелся в левое плечо и отбросил Мамору на несколько шагов вперед. Упав на колени, он правой рукой потянулся за спину и одним движением выдернул древко из раны. Со склизким звуком наконечник покинул плоть, и невольно из груди Мамору вырвался стон.