Последствия старых ошибок
Шрифт:
Я кивнул. Айяна как из учебника прочла. Но раньше меня этот текст не цеплял: сели и сели, а теперь…
— А что значит «по причине своеобразной метрологической обстановки»?
— Это ты меня спрашиваешь? — опять нахмурилась Айяна.
Пришлось чуть отстраниться от неё. Контакт наш становился всё более болезненным.
— Раньше я думал, что имеется ввиду какая–то обычная обстановка, грозовой фронт или что–то вроде…
— А теперь — засомневался? — уточнила Айяна. — Ну, уже неплохо.
Она поднялась и скользнула к окну, потянув за собой шлейф из туники и невесомого плаща. Я вздохнул свободнее.
—
Я помотал головой.
Она начала подсказывать.
— Что значит «сьённа»?
— Спуск, скольжение, обрыв.
— На Ла Анамели коллоидные частицы в воздухе создают не только гипнотические изображения, но и серьёзные помехи в навигации. Потому и «золотые облака». А на Анасьёне магнитное поле слабее и тоньше озоновый слой. «Золотые облака» превращаются там в «золотые обвалы», а при неблагоприятных погодных условиях электронная навигация вообще не возможна.
— И тем не менее, первая крупная имперская колония разместилась именно там? Сначала на самой неблагоприятной из трёх планет исконного заселения, а потом на такой же неблагоприятной планете северного сектора?
— Содружество было не очень радо Империи уже в те годы. Теперь ты понимаешь это?
— Но мы начали с проблемы трёхсот лет, причём тут…?
Айяна вздохнула едва заметно, и я осёкся. Видно, она полагала, что я должен был сам уже догадаться.
— Колонии не растут как грибы, мальчик. На Анасьёне колонисты большую часть года были оторваны от метрополии, им не удалось при тогдашних техсредствах даже добиться устойчивой связи. Эта ситуация растянулась на две с половиной сотни лет. Пока не наладили сообщение, первоначальная колония не росла, она даже несколько сократилась без поддержки извне. Условия же на Тайэ были таковы, что имперцы смогли выжить лишь перейдя в Цитадель и ассимилировавшись с её населением. Таким образом, прошло 250 лет, а мы с тобой ещё ни на шаг не продвинулись в плане имперской колонизации. Значит, уже не триста, как ты сказал, а пятьсот пятьдесят. Мне продолжать, или ты уже сейчас готов смириться с моим решением и проходить курс истории вместе с младшими школьниками?
Смирился я, смирился. И с тем, что шрама нет, и с младшей группой, пошла бы она…
Айяна обернулась в дверях:
— А к мастеру Эйче пойдёшь с самыми старшими. И руками там без нужды не махай, парни у нас тут не такие механически продвинутые.
Интересно, она выразила мне недовольство или похвалила?
История седьмая. Семь запретов цивилизации
Я так и не понял, была ли история с разрубанием меня мечом иллюзией или другим каким–то разводом. И объяснять мне никто ничего не собирался. А пообщавшись с Айяной, я уяснил, что данная садистская процедура была сочтена крайне полезной в плане общего психического здоровья пациента…
Боль и шок я испытал вполне реальные, держалась какое–то время и красная полоса на груди. Но раны я не видел даже в момент
Нет, ты не думай, добрее я в результате не стал, но равнодушие к окружающей жизни меня действительно временно покинуло. Способ — тот ещё, но спорить с Проводящей — последние нервы тратить.
А нервы мне были нужны. Выбравшись из отупения, я ощутил себя школяром в самом худшем смысле этого слова.
Я не знал ничего из того, что от меня требовали. Даже в Академии пилотов мне не приходилось так остро ощущать свою профнепригодность. Там все были в одинаковых условиях: проходили медкомиссию за медкомиссией, идиотские психосоматические и физиологические тесты, иногда больше похожие на пытки. Но мы твёрдо знали: два года «учебки», и ад закончится, и мы будем летать. Ради этого стоило терпеть. А сейчас?
Айяна сделала мне послабление — разрешила составить расписание на листе бумаги (тут его положено запоминать). Получилось восемнадцать дисциплин. И с 7 утра до 8 вечера я был полностью занят. А в восемь мне полагалось купать малую. Именно полагалось. В обяз. Этот пункт меня здорово рассмешил.
— Ну и о завтрашней теме, — сказала напоследок высокая, суховатая женщина–валеоэкономист. — Семь запретов цивилизации родились не здесь. Но вы должны рассказать мне на следующем занятии, что думаете по поводу этих запретов и здесь, и сейчас.
Тётка слиняла, народ побежал купаться, и параллельно размышлять, видимо, а я стоял и скрёб затылок. Может, в культуре экзотианцев и есть какие–то «запреты цивилизации», но в нашей–то их нет. И что я должен готовить в таком случае? Яичницу?
Это был мой первый день занятий, и мне не хотелось тут же и опозориться.
Оставалось спросить у кого–нибудь. Но с одногодками я пока не успел сойтись. Да и не хотелось. Парни моего возраста казались мне мальчишками, а с теми, кто приближался к совершеннолетию, я даже в одном учебном зале ещё не успел посидеть. Единственный мой знакомец «из старших», сын Айяны и Колина, Тоо — проходил сейчас практику в другом храме.
Оставалась ребятня. Учебные группы оказались смешанными. При храме занимались юноши от девятнадцати до сорока двух, на занятия они ходили не по возрасту, а по способностям, и вот как раз девятнадцатилетние глазели на меня с наибольшим интересом. Я был чужим, необычным, а значит, внимание притягивал даже против воли.
Но сначала нужно было искупать малую. Утром я ушёл, когда Айяна её кормила, и пообщаться нам не удалось.
Семь запретов цивилизации, придумают же!
Айяна возилась с малявкой: гладила её, поворачивала, приподнимала за разные места.
Имени девочке мы пока не придумали. Я называл её Малая или Пуговица (за круглый любопытный нос), Айяна — какими–то ласковыми экзотианскими словечками.
Я сунулся в дверь.
Стрельбы не последовало. На меня даже обратили благосклонное внимание и вроде как кивнули. Ну–ну. Вот интересно, если не брать в расчёт мастера Эйче, как Айяна планирует со мной справляться, если я буду делать что–то по её мнению не то?..
Мысль эту додумать я не успел, потому что вылетел из детской пулей, а пришёл в себя вообще только на кухне возле емкости с питьевой водой.