Последствия старых ошибок
Шрифт:
— Я бы не сказал, — закончил он, — что ты ошибся, Агжей, просто на самом деле там произошло что–то более сложное. Но никто не знает, что именно. С нашей стороны — никто.
Глаза я открыл потому, что на меня смотрели. Обедать я не пошёл, прислонился в саду к рыхловатой душистой коре грока и… задремал.
Взгляд, пристальный и доброжелательный я ощутил так явно, что уже качнулся навстречу, а потом удосужился проморгаться — кому.
На крылечке дома Айяны стоял Тоо. Причём понятно было, что он уже прошёл мимо меня, поздоровался с
— Абэ, Тоо!
Он ответил радостно, но довольно сдержанно.
Я не дал ему изобразить достойную протокола встречу, сгрёб… Ну, звиняйте — манеры у меня такие.
Тоо попытался выскользнуть из моих медвежьих объятий. Я отпустил.
— Где шлялся, мерзавец? — спросил я по–имперски, чтобы он смог догадаться, что это шутка.
Он догадался и ответил в тон.
— Это стра–ашная тайна.
И заулыбался, наконец, не одними глазами.
— Я тут уже к дереву без тебя приник. Родню нашёл. Ощущаю себя натуральным дубом.
— Отчего так? — Тоо, продолжая улыбаться, кивнул мне на тропинку в глубину сада.
— Семь запретов цивилизации сводят меня с ума, — пожаловался я весело, раздвигая по ходу толстые листья юммы. Между листьев прячутся иногда кислые, но очень ароматные ягоды. — Я в погоне за истиной сгубил уже сегодня Землю, но особых успехов в науках пока не достиг.
Тоо задумался на секунду, почесал подбородок.
— Врать будешь? — развеселился я.
— Да есть у вас всё это, — отозвался он. — Только… На уровне каких–то непроговариваемых истин. Хартию прямого выбора у вас, почему–то, вымарали отовсюду, где достали. В ум не возьму сейчас, почему так? Да, — он увидел, ЧТО именно я тяну в рот, — юммы не переедай, галлюциноген.
Тоо был старше меня. По законам Содружества он вступил уже, наверное, в формальное совершеннолетие и, похоже, готовился принять совершеннолетие в общине. Знал он гораздо больше моих одногруппников.
— В последние годы перед колонизацией, на Земле активно шло обсуждение Хартии прямого выбора. Её суть была в добровольной политике самоограничения. До того на Земле абсолютизировался принцип потребления. Но в какой–то момент он исчерпал себя. Мир был разделен крупными монополиями так, что все сферы влияния определились жестко и надолго. Рост экономики захлебнулся, потому что росла она по экспоненте потребления. Покинув Землю, мы приняли Хартию. Принята она была, насколько я знаю, и на Земле. Вместе с ней были обозначены и семь запретов будущей, свободной от тупика потребления, цивилизации. Но если… — Тоо покачал головой. — Если я назову — ты вряд ли запомнишь.
— Запомню, — усмехнулся я. — Память у меня совершенно неиспорченна гуманитарными знаниями.
— Это — да, — фыркнул Тоо и тоже отправил в рот кисленькую ягодку. — Тогда и ты меня потом кое–чему научишь.
— Это чему вдруг? — заинтересовался я.
— Как управлять шлюпкой, — сказал он, отводя глаза.
— Разве у вас это запрещено?
— У нас это смешно и неразумно. Высший адепт управляет масками реальности, а не железяками. Но я очень хочу. Потому что…
Он не закончил. Но мне было
Я кивнул.
Тоо на секунду закрыл глаза и спросил вдруг:
— С осознанием или без?
— В смысле, — затормозил я.
— Я могу ввести информацию в твой мозг без осознания процесса. Быстро. Как будто ты знал это всегда.
— Во–от, — сказал я. — Вот за что наши ваших, как огня боятся. Разве так можно?
Тоо пожал плечами.
— Мы очень многое запоминаем напрямую совершенно без постороннего вмешательства. Подсознание активируется нечаянно, и событие ложится в память, словно живой активный слепок. Это не внушение, я просто могу активировать на пару минут работу твоего подсознания. Впечатлить, разбудить его. Это совершенно безопасно для нас обоих.
Я покачал головой:
— Нет уж, давай так. Я тебе верю, но я не…
— Но я не верю, — закончил с улыбкой Тоо. — И тут же сдался. — Давай. Я рассказываю — ты спрашиваешь, где непонятно.
— Да, — кивнул я с облегчением.
— Первый запрет связан с живой и «мёртвой» клеткой. Нельзя смешивать живое и мёртвое.
— Например? — не понял я.
— Нельзя трансплантировать живые клетки в электронную среду. И наоборот. До тех пор, пока мы не создадим путем конструирования из мертвых химических веществ живую клетку, этот запрет будет соблюдаться.
— Почему? Это было бы забавно? Искусственный электронный глаз, например? Я бы в полевых условиях не отказался.
— Электронный глаз должен питаться от какого–то элемента, его работа создает электромагнитное поле. Ты должен знать, чем опасна электромагнитная защита, которую используют военные. Она нарушает работу собственных клеток организма. Все вы — в группе генетического риска, по причине постоянного контакта с разночастотными полями. Мы уже погубили один раз геном человека. Пока не разбёрёмся, что несёт сочетание живого и мёртвого — это не должно использоваться.
— А удобно было бы, — вздохнул я с сожалением. — Дальше?
— Химия, вводимая в тело или соприкасающаяся с ним — должна соответствовать ему по биологической сложности.
— Объясняй.
— Химически очищенные — пища, одежда, помещения для жилья.
— В смысле?
— Обедненный химический состав нарушает химию человеческого тела. Рафинированные продукты питания, например, содержали когда–то всего одно химически очищенное вещество. Сахар — сахарозу, мука — крахмал.
— Чушь какая, — сказал я искренне.
— И, тем не менее, было время, когда этот принцип стал основным в питании людей. Все основные продукты были сведены ими к моновеществам — хлеб, масло, сахар. Я понимаю, что это даже звучит странно, но так было. И это пищевое однообразие разрушило иммунитет и обменные процессы в организмах людей. Это и послужило одной из главных причин генетических нарушений в то время. Так называемый участок «b» гена 47. Люди, по сути, изобрели новые болезни. Мы не знаем сейчас сахарного диабета и иммунодефицита, потому что химически однородный кристаллический сахар делают исключительно алайцы, распространяя его у нас, как наркотик.