Последствия старых ошибок
Шрифт:
Тоо тоже спал в доме. Сначала нас обоих отправили мыться, хоть мы и были ещё мокрые — оба пришли с пляжа. Потом… Потом Айяна расчесывала волосы Тоо и разговаривала с ним перед сном. И вдруг подошла с этим же ко мне. Сказать, что у меня шерсть дыбом встала — это вообще ничего не сказать. Но что я мог сделать?
Она усадила меня на стул и стала расчесывать, а потом — просто гладить по голове! Я еле дождался, пока уложит в постель, накроет почти невесомым — здесь по ночам тепло — одеялом.
Напоследок она что–то сказала мне. Не по–экзотиански.
Хотел поговорить с Тоо, но тот уже спал. И у меня все мышцы словно налились свинцом, а потом стали растворяться в воздухе. И я уснул.
В общем, сегодня я тупо боялся того, что будет вечером. Но малую нужно было искупать. И отказать себе в этом удовольствии я тоже не мог.
Росла Пуговица стремительно. Я прекрасно помнил, как она выглядела при рождении и, вернувшись на Къясну, просто растерялся, увидев совсем другое существо: белокожее, толстенькое, нахальное и довольно бодрое. Конечно, большую часть суток девочка спала, она была слабее обычных детей, но во время бодрствования проявляла удивительную активность для такого беспомощного существа. Головенку, правда, держала плохо, видела, наверное, тоже плохо, но прилагала к этим занятиям фантастическое усердие. И любопытная была — жуть.
Я шел, улыбаясь заранее. Айяна сказала, что ещё через пару недель можно будет купать Пуговицу прямо в озере. Здесь так и делают обычно, но моя родилась слишком рано и Проводящая решила перестраховаться.
Да, я ни на миг не забывал, что Айяна — прежде всего Проводящая эйи, а уж потом мать Тоо и всё такое прочее. И от этого мне тоже было не по себе. Хотя это — еще, куда ни шло. А вот пытки, страшнее этого садистского глажения по голове, я, честно говоря, раньше не знал.
Когда шёл по тропинке к дому, что–то меня насторожило. Будь я сейчас при исполнении — предположил бы засаду.
Пришлось свернуть в кусты чйайра, обходя дом с тыла. Заодно сорвал две–три ягодки: вяжут, гадины, но юмму я уже всю сожрал. Нет, особого беспокойства «гости» у меня не вызывали, кустами я пошёл так, на всякий случай. Ну точно. И возле дверей стоял боец, и у распахнутого окна детской — второй. Видно, что ребятки с оружием. Но — чьи они? Знаков отличия было не разглядеть в полутьме, и я осторожно двинулся ближе. Разглядел. Тот, боец, что у дверей, стоял, умник, прямо под шаром, заполненным светящимся газом. Спецон. Ну и кто же у нас в гостях?
Я скользнул в траву и возник за спиной у того бойца, что рос возле окошка. Подождал, пока он повернётся. Улыбнулся ему ласково и перекинул босые ноги через невысокий подоконник.
Точно, Мерис. Дьюп бы не стал выставлять охрану так близко к дому. И я бы уже не стал.
— Доброго вечера, генерал, — поздоровался я.
— Через дверь–то было никак? — поморщился Мерис.
Он стоял возле деревянной кроватки и разглядывал малую. Та сосредоточенно пинала сбитое одеяльце. Проснулась. Сейчас будет
Рядом, скрестив руки на груди, наблюдала за генералом Айяна.
— Вообще–то я добрый и ласковый, что никого автоматически не «снял»… Ты зачем их под свет поставил? Расцвели два дурака и маячат. Ординарцы что ли?
— Ну так переставь, сходи! — дернулся Мерис и я, пожав плечами, вылез в окно и переставил. Вернулся. Он всё так же зависал над кроваткой.
— У нас с кадрами плохо?
— А когда было хорошо?
— Попроси у Келли сотни две. Он обойдётся пока без десанта. Пилотов только не бери.
— Жалко твоих. Я ординарцев менять не успеваю.
— Вот и не надо будет менять. Мои после Белой долины — в хорошей форме. Чего принёсся–то?
Я вымыл руки и взял малую. Она тут же закрутила светленькой головёнкой.
— Хочешь подержать? — весело спросил я Мериса, взиравшего на меня теперь с лёгким испугом: малая была как раз в две моих ладони.
— Как назвали? — спросил он, не делая попытки взять девочку. Но я решил настоять на своём и сунул кроху ему.
— Иди, Пуговица, к дяде! Никак не назвали. Тебя ждём.
Вес был взят. Держал малую Мерис, как мину с не выкрученным «разрядником». Меня это здорово развлекало. Айяну — нет. Но хоть не возражала, и то — ладно.
И тут случилось то, чего я собственно и ждал. Проснувшись, девочка обычно думала какое–то время, а потом радовала окружающих чем–нибудь мокрым и теплым.
Громко смеяться было нельзя, чтобы не напугать ребенка. А как не смеяться? Морда у Мериса стала презабавная, по рукаву побежала тонкая струйка…
— С боевым крещением, генерал! — сказал я, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. — Снимай с неё рубашку, сейчас мы её переоденем.
Малая была в длинной распашонке, по причине влажной летней жары.
Нет, похоже, задачу я генералу поставил невыполнимую. Это надо было записывать на видео, как он забегал по комнате с девочкой, не понимая, что он теперь должен с ней делать и как.
Я веселился, Айяна терпеливо делала вид, что её здесь нету. А потом и совсем вышла.
Я принципиально не собирался помогать Мерису. Показал, куда можно положить малую и всучил чистую распашонку.
Пуговица не любила лежать на мокром и начала сердито морщить нос и насупливать светлые бровки.
— Давай–давай, — сказал я. — А то сейчас разорётся.
Мерис озадаченно топтался вокруг деревянного комода, где лежала девочка. У меня чесался язык. Очень хотелось сказать что–нибудь вроде «Слева, слева заходи!» Но я кусал губу, трясся от смеха и молчал.
Мерис наконец решился, расстегнул застёжку на пузе и попробовал вытащить из короткого рукава маленькую ручку. Малая набычилась и …взвревела, как сирена радиационной опасности. Мерис отскочил от неё, а я, подвывая от сдерживаемого смеха, подхватил крошку на руки и закружился по комнате. Она это дело любила и тут же смолкла. Я стащил мокрую распашонку и набросил сухую.