Посмертник. Путеводная звезда

Черкашина Ирина

'Да что такое, и они с ума посходили?
– раздражённо подумал Порошин.
– Меня-то чего бояться?'

Однако исподволь травяной дурманный запах вновь начал наплывать и туманить сознание - а вместе с ним набегало что-то ещё, тонкое, едва ощутимое, словно комариный писк на грани слуха или прикосновение паутины. Порошина замутило. Он остановился, уронил голову на руки, закусил губу, сдерживая стон. Нельзя, нельзя сейчас!..

Но грохот копыт в ушах уже заглушил дальнюю канонаду. Дух очнулся от векового сна и снова переживал самый острый момент своей жизни. А может быть, и смерти... И Порошин уже не мог ему сопротивляться.

Вот

они! Здесь! Передовые конники прошли над насторожённой нитью заклятия, и даже не заметили. Рано, рано - чародеи ещё далече, бунчук бека ещё колышется где-то за спинами передних отрядов. Но нить почует их, почует сразу - не зря Микифор плёл её день за днём, своей кровью питал, ненавистью своей скручивал. Ещё немного, ещё...

Передовые уже спешивались возле ручья, разбивать лагерь - поить коней. Татары на долгий отдых в пути не становились, но коней берегли, кони для них всё. Лук можно потерять, саблю, пику, а коня - нельзя. Микифор залёг в низком кустарнике, забыв дышать - по кургану уже шастали дозорные. Надо дождаться, додержаться, а потом, как сетью огненной их накроет - можно и в полный рост становиться, там уж всё равно...

Печёт сверху солнце, парит земля, но ни пчёл, ни птиц уже не слыхать - заглушили их конский топот, и ржание, и резкий чужой гомон, и смех, и звон сбруи и оружия... И не чувствуется больше ни травяного дурмана, и медвяного аромата от мелких цветов, растущих возле Микифорова укрытия - всё забил запах лошадиного пота, плохо выделанной кожи и немытых тел.

Слишком уж забил...

– Ай-йя!
– над самым ухом взвизг.

Микифор успевает перекатиться и выдернуть из ножен нож, прежде чем в то место, где он только что лежал, ударяет булатный длинный кинжал. Татарин стоит над ним - маленький, жилистый, оскалившийся, войлочный доспех по жаре развязан, шапка, овчиной наружу, сбилась на затылок.

Дозорный вскакивает, пригибается - крымцы набегают с разных сторон, вопят, над ухом свистит стрела, повезло, в следующий раз не промахнутся...

И в этот миг сигнальная нить чародейной сети дёргается и пронзает Микифора огненной болью от затылка до пят.

...и пронзает Порошина огненной болью от затылка до пят. И остаётся гореть во лбу жгущимся пятном...

Он очнулся и едва сдержался, чтоб не вскрикнуть. Полуденное солнце, степь, канонада - кажется, она стала ближе - запах травы и железа. Слава богу, это всё ему привиделось, и татары с их ножами, и конское ржание, и трепет огненной нити в пальцах.

Маг осторожно выдохнул - а в следующий миг ему в затылок упёрся ствол пистолета. Холодный, несмотря на душную жарищу.

– Дёрнешься - мозги выбью, - полушёпотом сказал Михалыч. Сказал спокойно, неторопливым своим окающим говором.

– Ты... чего?
– опешил Порошин. Они так и лежали в траве, в полосе между немецким рубежом и выставленными постами. Солнце пекло немилосердно - и, кажется, где-то по южному горизонту, в ответ канонаде, перекатывался гром.

Вместо ответа Михалыч только сильней ткнул дулом своего ТТ Порошина в затылок.

– Веди. Остановишься - пристрелю.

Алёхин, следовавший замыкающим, не проронил ни звука.

Маг переждал несколько мгновений, чтобы успокоиться. Ну, что с ним что-то не так - это и слепой увидит. Но пистолетом грозить?! За что? Это что за новости такие?

Однако сейчас было не то время и не то место, чтобы спорить. Порошин ещё раз проверил своим обострившимся чутьём проход между

минами, нашёл и пополз вперёд. Оба разведчика не отставали.

В голове по-прежнему слегка плыло. Звон оружия, крики, огненное заклятие - всё это отодвинулось на край сознания, но не исчезло. То, что было для духа частью его жизни - или одной из его жизней - то, что, возможно, держало его на краю посмертия несколько веков, то, что всё ещё оставалось для него настоящим , не могло просто так исчезнуть.

Только вместе с ним.

'И кой чёрт дёрнул этого фрицевского посмертника попасться на пути именно у нашего полка?
– с тоской думал Порошин, осторожно продвигаясь среди высокой травы. Справа и слева в ней были часто наставлены противопехотные мины.
– Мне от мертвецов одни неприятности. До того дошёл, что свои вот-вот пристрелят! Попался бы этот хрен кому-нибудь другому, кому что с живыми, что с покойниками работать - всё равно... Вот хоть посмертнице, а не мне...'

Тут он немедленно устыдился своих мыслей. Не потому, что невольно пожелал дивизионной посмертнице - нет, Марии, Маше!
– проблем на её умную голову, а потому что она как раз от них и не побежала бы. Она бы просто взяла и справилась, не сетовала бы на судьбу, не делала бы вид, будто ничего не происходит, перешагнула бы через свой страх - и сделала дело. Костьми бы легла, если надо, но сделала. Порошин такие характеры знал...

А ведь на вид - девчонка девчонкой, года, может, на два его самого постарше.

Он так разозлился на себя, что на какое-то время даже забыл о страхе. Ну дух, ну мертвецы, но надо ж отсюда выходить и группу выводить! Главное, не давать духу власти над собой...

И тут его пронзило страшной догадкой - в тот самый момент, когда они, стараясь двигаться вместе с раскатами грома и шумом поднявшегося ветра, проходили мимо немецких постов.

Дух определённо переживал сейчас момент, предшествующий гибели одной из его составляющих... а если он так ярко её переживёт, что и Порошина убьёт ненароком? Духу-то всё равно, он давно мёртвый, а Порошин нет! Очень обидно было бы погибнуть не от вражеского заклятия, не от пули, не от осколка, а по собственной дурости - пустив в себя потустороннюю сущность на кладбище.

Да, но чего-то же эта сущность от него хотела?..

Одно ясно - нужно было изо всех сил держаться и не поддаваться больше на приступы головокружения, потому что следующий вполне может стать последним. Держаться, а потом просить помощи у кого-то из дивизионных коллег.

'Больше никогда, ни за что не буду связываться с мертвецами', - поклялся себе маг, утыкаясь носом в очередную травяную кочку. Немецкие посты молчали. Очень тихо у них - прямо-таки подозрительно тихо. Неужто всё-таки удалось незамеченными пройти - и им самим, и другим группам? Повезло...

Когда они перевалили через гребень небольшой лощины, в достаточном отдалении от немцев, где была назначена встреча всей группы, маг только и смог, что дрожащей рукой вытереть с лица пот. Причём пот холодный, противный.

И сейчас же Михалыч вновь взял его на прицел - спокойно, не торопясь.

– Да в чём дело? Товарищ старший лейтенант, что такое?..

Алёхин снова промолчал, а ответил Михалыч, уже безо всякого зубоскальства:

– Немец тебя держит. У меня на такие вещи чуйка, да и видал я пару раз, как маги под чужую волю попадали. Ты сам не чуешь этого, ты сейчас мать родную не узнаешь, коли немец прикажет. А если чуешь и нам не говоришь...