Потерянная, обретенная

Шанель Катрин

– Не хочу оставаться здесь без тебя!

– Ну, так и не оставайся. Уедем вместе. Хочешь?

– Очень хочу, – Рене подняла распухшее лицо с подушки. – Я без тебя пропаду. И ты без меня. Мы с тобой одни в этом мире и должны держаться вместе.

Прежде я возразила бы ей.

Но сейчас промолчала.

Глава 7

В Париже мы с Рене поселились в семейном пансионе, который содержит госпожа Жорж, бывшая сестра-викентианка. Чрезмерно полная, задыхающаяся от астмы, наша хозяйка с непостижимой легкостью порхает по дому, успевая повсюду, и во всех углах слышится ее тонкий, но властный голос. Нам отводят комнатушку под самой крышей. Она узкая

и длинная, точно пенал школяра. Наши с Рене кровати разделяет один шаг – в этом смысле комната мало отличается от дортуара в обители. Но все же это чуть больше похоже на дом. Тут даже есть маленький столик, за которым я смогу готовить уроки, и шкаф, в котором будут висеть наши платья. Пока у нас их только по одному.

В пансионе мы получаем обильный завтрак, по воскресеньям нас приглашают к семейному обеду. Все остальное время мы должны заботиться о себе сами, распоряжаясь своим невеликим бюджетом, как нам заблагорассудится. На эти деньги нельзя каждый месяц шить себе новое платье или завести автомобиль с шофером-ирландцем в кожаных крагах, но на скромную жизнь их вполне хватает. Если бы финансы держала в своих руках Рене, несомненно, мы сидели бы голодными. Ее хорошенькие ручки – точно сито, деньги утекают сквозь них как вода. Но деньгами распоряжаюсь я.

Оказывается, иметь деньги гораздо труднее, чем не иметь. У меня никогда раньше не было своих средств, а золотые луидоры, которые перепадали Рене от поклонников ее матери, имели слишком малый вес, чтобы их не унесло первым же сквознячком. Отчего викентианки не учили нас распоряжаться деньгами? Отчего никто не объяснил нам, что обедать в кафе – это дорого? О, конечно, нам внушали принципы бережливости, но никто не объяснил, что вместо кафе нужно купить в зеленной лавке пучок редиски, а в мясной – кусочек свежей колбасы. Два раза мы сидим в последнюю неделю месяца, туго затянув пояса, пока наконец я не постигаю сложнейшую науку домоводства для двух одиноких девушек. Обедаем мы вне дома, а на ужин у нас – артистически заваренный Рене чай с сухариками и малиновым конфитюром. В комнате нет газовой горелки, готовить там запрещено, и кипяток мы берем на кухне. Да уж, мы не переедаем. Надо ли говорить, что на этой диете мы не нагуляли тех приятных глазу округлых форм, которые, по слухам, так нравятся мужчинам?

Впрочем, должна признать, это меня совершенно не заботит. Мне пятнадцать лет, но из-за невысокого роста и худобы я выгляжу младше. Я не пользуюсь макияжем и не умею по моде укладывать волосы, а просто скручиваю их в узел. Волосы – моя главная роскошь и единственное богатство, но они слишком густые, их слишком много. Мне трудно мыть и расчесывать такую шевелюру. В один прекрасный день я иду на кухню, чтобы взять наш чайник. Он стоит на плите, но и не думает кипеть. Я склоняюсь над газовой конфоркой, узел разматывается, волосы падают прямо в огонь и немедленно вспыхивают, а я просто стою и смотрю, как завороженная. Прибежавшая на запах паленого госпожа Жорж накидывает мне на голову салфетку.

– Что же ты будешь делать? – сокрушается Рене. – Конечно, ты легко отделалась, могла остаться вообще изуродованной…

Я и сама не знаю, что мне делать. От косы остался жалкий огрызок. Вдруг мне в голову приходит замечательная идея. Я нахожу наши большие закройные ножницы и протягиваю подруге:

– Режь!

Она в ужасе, но перехватывает мне косу у самого затылка. Тугие ножницы скрипят, Рене сквозь зубы шипит, но остаток косы наконец падает на пол. Я встряхиваю волосами, которые мгновенно завиваются в спирали.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Рене.

– Превосходно! Так легко голове!

Рене

подравнивает мне волосы и говорит:

– Надо было сразу стричься, а не совать голову в конфорку. Если бы мы продали твою косу парикмахеру, получили бы неплохие деньги. Или я сделала бы из нее шиньон.

– На, сделай, – я сую ей огрызок своей косы.

Сама Рене, побывав в парикмахерской, теряет золотистый цвет волос и становится жгучей брюнеткой – это нынче в большой моде. Она хочет сделать какой-то «ондулясьон», когда на голову надевают металлический колпак и под ним кипятят волосы в специальном составе, из-за которого они волей-неволей завиваются. Но мне удается ее отговорить, тем более что эта ужасная процедура стоит очень недешево.

Рене – отличная напарница. Правда, она немного расточительна, но у нее есть масса достоинств. Я склонна к унынию, легко падаю духом, мое плохое настроение затягивается на недели. Она, напротив, почти всегда в хорошем расположении духа, а если что-нибудь и огорчит ее, то вызовет лишь непродолжительные рыдания. Одна минута – и на небе снова светит солнце, а Рене улыбается и напевает.

Рене очень хороша собой и со временем обещает превратиться в настоящую красавицу. Она высокая, подтянутая, с прекрасной грудью и тонкой талией. Глаза у нее синие, губы яркие. Она нравится мужчинам, и ее поклонники очень способствуют нам в смысле ужинов. Рене говорит с видом полнейшей невинности:

– Ах, дорогой, надеюсь, вы меня извините. Я привела с собой маленькую сестренку, бедняжка так скучает, когда вечерами остается дома одна!

И тут из-за ее спины выступаю я в своем сереньком платьице и черной шляпке. Кавалер вздыхает, морщится, но деваться некуда. Чтобы не показаться невежливым, он угощает ужином и даму сердца, и ее маленькую сестренку. Мы даже устриц ели! Рене уписывала их с нескрываемым наслаждением, а я попробовала одну и сплюнула в салфетку. Какая гадость! Такое можно есть только по приговору суда!

Поужинав, мы вежливо прощаемся и уходим. Иногда кавалер вызывается проводить нас, но Рене всегда с возмущением отказывается:

– Мы живем в семейном доме, у нас очень строгие порядки! – заявляет она.

Так оно и есть: госпожа Жорж особенно предупредила нас, что «шашней» не потерпит.

– Вы девушки хорошенькие, а Париж может кому угодно вскружить головку, – говорила она. – Я знаю, как невинны и неопытны бывают наши воспитанницы… Мой долг предостеречь вас!

– Да что вы! Я дочь актрисы и по неведению глупостей не наделаю! – ответила ей Рене. – А Катрин учится в колледже и очень умна.

Кажется, она гордится тем, что я так «умна», что продолжаю учиться. На самом деле это совсем не сложно и очень интересно. Я уверена, что она тоже смогла бы, если бы захотела.

Я не рассказываю Рене, что хотела бы стать доктором. Не посвящаю в свою заветную мечту. Но сама по вечерам часто воображаю один и тот же сюжет, словно передо мной прокручивается лента кинематографа. Вот я выучилась и стала врачом. Не простым, а известным и знаменитым. Лечу больных, печатаю в толстых журналах статьи, меня приглашают на консилиумы… И вот однажды я посещаю больную, от которой отказались все врачи. Это прекрасная женщина с каштановыми локонами и добрыми глазами. Она лежит в кружевных подушках и стонет. Я понимаю суть заболевания и вылечиваю ее, а пока идет лечение, мы становимся подругами. Она говорит, что заболела от тоски по своим детям, которых потеряла много лет назад. Они не жили и минуты, и с тех пор она не снимает траура и никогда не улыбается. Я открываю ей объятия и рассказываю правду. Моя мать плачет от счастья, и мы с ней больше никогда не расстаемся.