Потерянная, обретенная
Шрифт:
– Две юные девицы. У ваших родителей есть основания беспокоиться.
– Мы сироты, – быстро говорит Рене. – Моя мать умерла несколько лет назад. А Катрин даже не помнит своих родителей.
Рене настолько же любит упоминать о нашем сиротстве, насколько я ненавижу. Ей доставляет удовольствие выглядеть бедной, покинутой всеми голубкой. Мне же – наоборот.
Мужчина в соответствующих ситуации выражениях выказывает сожаление.
– Я покину вас на некоторое время, – сообщает он наконец. Я слышу сухой щелчок – это открывается и закрывается портсигар. – Вы не курите?
– Нет, –
– И хорошо. Говорят, курение вредит цвету лица. Было бы жаль утратить такой румянец.
Он выходит. Очень вовремя – у меня совершенно затекла рука. Как только закрывается дверь, я вскакиваю с диванчика. Рене похожа на кошку, только что закусившую блюдцем сметаны.
– А ведь мы еще даже не доехали до Довилля! – говорит она, блестя глазами. – О, Катрин!
Она не может сдержать ликующего смеха. Я быстро расчесываю волосы, надеваю шляпку, разглаживаю руками подол своего скромного платья. Рядом с Рене я выгляжу как воробей рядом с разноцветным попугайчиком. Впервые в жизни мне становится от этого горько.
– Он англичанин, – шепчет Рене, ничего не зная о горечи, отравляющей в эту минуту мою душу. – Такой красивый! От него исходит сила… Думаю, он очень богатый и знатный. Может быть, он даже… принц?
– Угу, – говорю я, выдергивая из подола нитку. – Принц. В вагоне второго класса.
– Инкогнито, – возражает Рене, значительно поднимая палец. – Что ты об этом думаешь?
– Думаю, тебе нужно поменьше читать романы в мягких обложках.
Мы могли бы по-настоящему поссориться, но тут дверь открывается. Англичанин стоит на пороге. Рене была права по крайней мере в одном – от него в самом деле исходит некая сила. Но именно в эту секунду он выглядит скорее растерянным.
– What… – начинает он и делает жест рукой перед лицом, словно пытаясь смахнуть с него что-то невидимое. – What the hell!
Он смотрит на меня. Мы с Рене обмениваемся взглядами. Неловкий момент.
– Простите меня, мадмуазель, – говорит «принц инкогнито», – сейчас, при боковом освещении из окна, вы показались мне очень похожей на одну особу… Я был удивлен и, кажется, произнес несколько слов, не предназначенных для девичьих ушек.
– Не страшно, – усмехается Рене. – Мы не знаем английского.
Рене стоило бы говорить за себя одну – я-то немного знаю английский, хотя в бранных выражениях действительно не преуспела. Она продолжает щебетать, но англичанин все так же смотрит на меня. У него правильное лицо, ярко-зеленые глаза умны и проницательны.
– Но какое сходство! – повторяет он, удивленно качая головой. – Сейчас, когда вы повернули голову, я мог бы поручиться…
– Это ваша возлюбленная? – Рене идет напролом. – Та, на кого похожа Катрин?
Но англичанин ей не отвечает.
– Вы не можете быть ее дочерью, она слишком молода для этого. Но могли бы быть младшей сестрой. У вас есть сестра, мадмуазель?
– Очень много сестер, – отвечаю я, стараясь выдержать веселый тон. – Все викентианки – мои сестры, а моя мать – само милосердие.
– Прекрасно сказано, – кланяется англичанин. – Француженки очень остроумны.
– Как может быть скучно в дороге! – восклицает Рене.
– Вы, вероятно, привыкли путешествовать в автомобиле? – спрашиваю я. По лицу англичанина снова скользит тень изумления. Надо же, а я так много слышала о невозмутимости этой нации!
– Да, я много времени провожу за рулем. Автомобиль – прекрасная вещь.
– Но очень опасная, – говорю я, чтобы поддержать беседу.
– О, не более, чем поезд.
В самом деле, время проходит быстро. Вскоре я вижу в окне какое-то мягкое опаловое свечение. Море! Это море! Оно колышется в легкой туманной дымке, словно дышит огромный спящий зверь. Море мгновенно завоевывает мое сердце. Я забываю о Рене, о красавце-англичанине и смотрю только в окно… А эти двое между тем о чем-то договариваются.
У вокзала англичанина ждет огромный сверкающий «Даймлер». Они с Рене переглядываются, и она решительно идет к автомобилю. Я останавливаюсь. Что же она, решила уехать от меня с англичанином? Я плохо понимаю происходящее, от долетающего с моря соленого аромата, от запаха каких-то цветущих деревьев кружится голова.
– Да что с тобой, очнись! – толкает меня Рене. – Господин Кэйпел предлагает подвезти нас в отель. Садись же!
Впервые в жизни я сажусь в автомобиль. Вокруг нас собирается толпа зевак.
– Каких славных курочек отхватил этот длинный тип! – причмокивает губами какой-то разносчик. – Почему одним все, а другим ничего?
Толпа разражается хохотом. Мне немного стыдно садиться в автомобиль – точно в ванну на глазах у всех. Но когда машина начинает свое плавное движение по улицам, я забываю о своем смущении. Как чудесно! Легкий ветерок дует в лицо. Прав был англичанин, поезд – скука! Про себя я решаю, что у меня непременно будет автомобиль.
– Нам нужно будет сделать короткую остановку, – говорит Кэйпел. – А потом я отвезу вас в какой-нибудь подходящий отель. Хорошо?
Мы останавливаемся у огромного дома, по фасаду которого тянутся золотые буквы: «Отель «Нормандия».
– До чего же шикарное место! – выдыхает Рене.
Ей доставляет неподдельное наслаждение сидеть в автомобиле на глазах у прохожих. Пусть люди думают, что автомобиль принадлежит нам и мы живем в «Нормандии». Но увы. Нас сейчас отвезут в «более подходящий отель». Более соответствующий нашим средствам и положению. Англичанин очень точен в формулировках.
Он возвращается, улыбается нам. Я уверена, что он зашел в отель, чтобы повидаться с женщиной. Скорее всего, это его любовница. Она ждала его возвращения, и сейчас он еле-еле смог оторвать от себя ее руки. Левое плечо пиджака испачкано пудрой, и мне кажется, я чувствую даже легкий ирисовый аромат этой пудры. По-хорошему нам надо бы выйти из автомобиля и дать нашему спутнику возможность вернуться в объятия этой женщины. Но, охваченная вдруг мстительным чувством, я не двигаюсь с места. Слишком многое ей досталось! И отель «Нормандия», и лакированная машина, и душистая пудра, и…