Потерянная, обретенная
Шрифт:
Неподалеку от меня, сильно раздвигая руками воду, проплыла худощавая дама. Чуть повернув голову, я увидела, как она выходит из воды. Мне понравился ее купальный костюм – синий, отделанный витым белым шнуром. Вдруг она обернулась, и на протяжении двух ударов сердца мы смотрели друг другу в глаза, причем у меня возникло головокружительное ощущение, будто я гляжусь в зеркало. От неожиданности я забыла, что нахожусь в море, ушла под воду с головой и вдоволь нахлебалась лазурной морской горечи. А когда вынырнула, откашлялась и протерла глаза, дамы на берегу уже не было.
Глава 9
Кофе и булочки
На третий день нашего пребывания в Довилле действительно приезжает господин Кэйпел. Мы проводим время в номере артисток. Рене сидит на подоконнике, болтая ножками, Зузу сооружает у меня на голове нечто невероятное, вплетая в непокорные кудри цветы и ленточки, Мими разучивает новую фривольную песенку, а мадам Боннар кричит снизу своим тоненьким, но весьма пронзительным голоском, чтобы Мими немедленно прекратила, ведь у нее приличный отель, а не варьете.
Рене первая видит у входа в гостиницу «Даймлер».
– Он все-таки приехал! Смотри, Катрин!
Выглянув в окно, Зузу притворно теряет сознание, а Мими запевает «Осанну», чем утверждает меня в подозрении, что она – беглая монахиня.
– Иди одна, – шепчет Рене. – Я останусь тут. Он же приехал к тебе.
Совершенно растерявшись, я выбегаю из номера и нос к носу сталкиваюсь с Кэйпелом. У меня занимается дыхание. Сама не понимаю, почему он так действует на меня. Я влюблена в него? Нет. Я не чувствую ничего, о чем пишут в книгах. Но откуда я знаю, как это происходит на самом деле, а не в фантазии досужих романистов?
Слишком много вопросов. Это чересчур для меня.
– Мне нравится ваша прическа, – говорит Кэйпел. – Вы обедали? Хотите пообедать со мной?
– С удовольствием.
– А ваша подруга?
Дверь Мими и Зузу скрипит. Я вижу щель, а в ней – горящие любопытством глаза. Я запускаю туда рука и вытаскиваю Рене.
– Мы с удовольствием примем ваше приглашение, – вежливо говорит она.
– Тогда подожду вас внизу, – кланяется Кэйпел.
Мы бежим в свою комнату. Господи, ну и вид у меня! На голове – просто гнездо попугая! Сердце так и колотится, пока я щеткой расчесываю спутанные кудри.
Бой везет нас обедать в «Потиньер». Мы устраиваемся на веранде, и я ощущаю на себе всеобщее внимание. На нас смотрят со всех сторон, так что непонятно, куда же смотреть мне. Таращиться на Боя было бы невежливо, уткнуться в тарелку – глупо. Поэтому я смотрю на единственного человека, который не глядит на нас. Это маленький, сгорбленный, морщинистый мужчина в круглых очках. Он нависает над столом и что-то чертит огрызком карандаша по листу бумаги. Иногда он поднимает голову и окидывает присутствующих быстрым взором. Под толстыми стеклами очков у него молодые, синие, смеющиеся глаза.
– Кто этот человек за крайним столиком? – спрашиваю я, наклоняясь к Бою. – У него такой проницательный
– И у вас тоже, дитя мое, – улыбается Бой. – Это Сэм, известный карикатурист. Кокто сказал про него, что он подобен жалящему оводу. О, это опасный человек, он все подмечает и потом отображает в своих карикатурах! Здесь он подстерегает свою добычу. Изобразил меня в виде кентавра, представьте, и в одежде игрока в поло – на человеческой части тела, конечно.
Он недоговаривает. Через несколько лет в книжной лавке мне попадется альбом «Шик истинный и ложный». Артур Кэйпел, действительно в виде кентавра и в одежде игрока в поло, на карикатуре прижимает к груди хрупкую женщину в лихо заломленной шляпке. Чтобы не оставалось сомнений, художник на той же картинке изобразил круглую шляпную коробку с надписью «COCO».
– Ты приезжаешь часто, как только выдается свободный денек, ты тут как тут. Обнимаешь меня, играешь в поло, споришь с друзьями в кафе… А потом снова за руль – и исчезаешь. Я знаю, что дорога тебе; знаю, что ты мне неверен. Ты всегда давал мне понять: ты не из той породы мужчин, что хранят верность одной-единственной, тебе всегда и всего будет мало. Обедаешь у Ларю с этими англичанками… А что за девчонок я видела в твоем автомобиле в день приезда? Те англичанки, по крайней мере, были из высшего общества. А девчонки выглядели как парижские работницы, отдающиеся приказчику за шляпку… О, я не ревную. Я не имею на тебя ни малейшего права. Ведь я тебе не невеста и не жена. Ты привязан ко мне, ты любишь меня, ты помог мне в моих делах. Но ты слишком честолюбив, чтобы жениться на безродной модисточке Шанель! На бывшей певичке Коко! Тебе нужна принцесса, особа голубой крови, чтобы с ее помощью ты мог войти в высший круг. О Бой, ты разбиваешь мое сердце, а я из гордости даже не могу дать тебе это понять…
– Катрин, вернись к нам! – шипит Рене.
Кэйпел смотрит на меня все так же – ласковыми смеющимися глазами. Я заливаюсь краской. Этот голос… Это был мой собственный голос! Но что это за слова? Откуда мне знать? И что со мной вообще происходит?
Я решаю обдумать это позже.
– Мне нужно пройтись, – говорю я, проведя рукой по лбу, будто у меня заболела голова. – Прошу прощения.
Я исчезаю быстро, быстрее, чем они успевают что-либо возразить.
Что-то происходит, и я должна это понять. Я всегда была близка к потустороннему миру. Что случилось с маленькой девочкой, когда она, не успев изведать ласк матери, только появившись на свет, лежала в заледеневшем подвале в объятиях мертвого брата-близнеца? Истерлась ли вокруг меня ткань реальности и проступила, поблескивая иными звездами, подкладка вечности?
Кажется, я начинаю юлить. Приближается самое трудное место моего рассказа. В тот день, 28 июня, Рене первый раз искупалась, наотрез отказавшись, правда, учиться плавать. В британском парламенте палата лордов отклонила законопроект о предоставлении женщинам равного права голоса. Артистка Зузу решила сменить жанр и податься в босоножки. Русский император переименовал столицу своей страны [4] . Я познакомилась со своей матерью. В Сараево гимназист застрелил эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника австро-венгерского престола, и его жену герцогиню Софию Гогенберг. Эрцгерцог сказал: «София, не умирай, живи ради наших детей». Но она все равно умерла.