Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
Шрифт:
– А дальше что?
Он молчит. Я ушёл.
Через неделю мня схватило, опять сердце, врачи сказали: «Тебе пить совершенно нельзя, ты помрёшь». Думаю: «Я етого и жду». Лежу в больнице, заснул, вижу сон. Не вижу, а слышу:
– Ты что делаешь и сколь ето будет? Хватит пить, ставай на ноги, ты всё можешь решить, от тебя зависит, давай берись за дело.
Я проснулся. Что ето такоя? Долго мыслил и почувствовал: нет, враг, всё равно верх возму! Стало охота молиться, я решил поехать в моленну проситься в собор.
Стал проситься – не принимают:
– Езжай в Уругвай.
На соборе стал говорить Степану:
– Степан, слухи идут, что ты грозился
Потупился, молчит.
– Степан, обои старались Богу угодить и души за ето ложили, Люшка нас обманул. Я просил вас обоих собрать собор, вы етого избежали, всё на меня сложили, а не я ли тебе говорил, прежде чем выезжать из Аргентине: Степан, нам-то нечего терять, а ты живёшь хорошо, подумай. Ты слушать не хотел и ходил упрашивал Илюшку, чтобы вас не оставили, а теперь во всем я остался виноват. Но знайте одно: всё равно я приведу Илюшку на собор.
Александр Мартюшев был на соборе, ето хорошо: он увезёт в Уругвай. Мама тоже высказалась:
– Я ходила ночами наблюдала и всегда видала: Данила на молитве. А Илюшка колдун.
Степан так же. Я просился и просился – Тимофей Иванович Снегирев не принял, хотя и некоторы понимали, что я невинный, и Тимофею говорили. Но Тимофей своё:
– Пускай едет в Уругвай.
Я поблагодарил и вышел. Решил: буду жить, а там чё Бог даст.
14
Пришёл урожай, Андриян из двенадцати гектар выходил восемь гектар, Алексей с Софонькяй да с Никиткой выходили из сорока гектар восемнадцать, дыни и тыквы уродили хороши. Оне успели сдать пол-урожая, и пошли дожди, и таки заливны, что на пашне было по колено воды. Я помог Алексею собрать на одну фуру тыквов, а стально всё погнило, но за дыни Андриян и Алексей не получили, оне дали им по тысяча долларов, и всё. Я на своёй бакче больше заработал, мои заработки вышли на три тысячи долларов на бакче, а вышивки, дрова, столбы? Стал им говорить:
– Что, угодили? – Молчат. – Я вас с самой зимы кормил и всё доставал, а у вас год ушёл впусту. Когда говорят – надо слушать. Ето начин вашей жизни, надо слушать старших, потому что всё ето прожито.
Приезжает Маринка и привозит новости. Возле них большой супермаркет, хозяин знакомый, Маринка у них работала, у него одиннадцать тысяч гектар земли возле Сан-Антонио, всего двадцать километров от городу, есть полев, дом, трактор, техника.
– У вас будет всё под руками, рынок туризма, хозяин хочет купить молочных коров, для вас ето выгодно, я поговорила с нём, и он как раз ищет, хто понимает в земле.
Мы с Марфой говорим:
– Пускай приезжает, будем разговаривать.
На другой неделе приезжают вместе с Маринкой, ето уже старик лет семьдесят, имя Маньяна Арменгольд. Ага, думаю, еврей, значит, сурьозной человек. Поехал я с нём посмотреть, что же за земля.
Приезжаем. Воды хоть залейся, земля хороша, мягка, посажено полгектара глубеники [217] , уже стара. Но сразу понятно, что земля урожайна, но надо корчевать. Трактор почти новый, трактор-екскаватор есть, дом ничего, даёт матерьял, можно добавить. Контракт можно подписать на десять лет, много драгоценных [218] дров, хоть сколь заготавливай, всё забират по хорошей цене [219] . Думаю, всё-таки нашли на долгоя время
217
Клубники.
218
Дорогостоящих.
219
На верхнем поле страницы написано: «Рыжеву я дал фильму, что была выставка в Боливии, но он её не вернул, также и газеты».
Вернулся домой, всё рассказал, всем понравилась идея. Мы переехали к нему. Подошла зима, стали корчевать, дом достроили. Но етот старик непостоянный, каждый день у него планы разны, сдаём дрова – деньги не плотит. Сам рассказал: родители его богаты в Буенос-Айресе были, но его выгнали ишо молодого, и он больше к ним не вернулся, а скитался по всёй Патагонии, и ему трудно пришлось, но он разбогател. Не сполюбил он Андрияна, за то что Андриян прямой и горячай, стал Андрияна жалить, Андриян стал психовать, я уговаривал, что потихонькю всё наладится. Он тайно позвонил в Уругвай Тимофейке Килину, тот стал приглашать рыбачить: рыба в цене, и рыбы много. Андриян заявил, что уезжает в Уругвай, я стал убеждать, что ему там сладко не будет, опять нашнут шпиговать, он не слушат. Укорил меня, что «ето твои проблемы, у меня нет проблем, и я хочу жить в деревне». Ну, думаю, ежлив я не ужился, а ты, кипяток, уживёшься, – не думаю. Говорю: «Как хошь».
Стали смотреть тыквы – оне гниют.
– Но, Алексей, ежлив тыквы не продадим, все сгниют.
– А куда их?
– Ето надо делать срочно, потому что оне в дожди воды напились и могут разом сгнить. Самый быстрый выход – ето везти в Комодоро-Ривадавия, надо нанимать фуру.
Пошёл искать фуру, зашёл к Маринке и стал ей говорить:
– Марина, ты неправильно с нами поступила.
– Почему?
– Ты нахвалила Арменгольда, но с нём ребяты не хочут работать, он идивотничат, не плотит, всё ему не так. Ты знала его и порекомендовала, что он хороший.
Она вскипела:
– Да будь он проклят! У его ни с женой не идёт, ни с сыном, я работала у него и не могла угодить. Но думаю, что уже старик, пора наладиться. А теперь чё думаете делать?
– Да сам не знаю.
Нашёл фуру, нанял, загрузили тыквы и повезли в Комодоро-Ривадавия, поехали Алексей, Софоний и я, взяли все картины – а может, да и продадим. Комодоро зона – нефтяныя промыслы, заработки хороши.
Приезжаем в Комодоро утром, я пошёл по оптовикам и по магазинам, но нихто не берёт, всё забито, и цены низки. Сэлый день пробегал и ни мешка не продал, остаться ночевать – дорого, хозяин фуры торопит. Раз так, пошёл в мунисипалитет, в сосияльный отдел, и стал спрашивать, к кому нужно обратиться, чтобы пожертвовать фуру тыквов для бедных. Все в шоке:
– Как так?
– Очень просто. Не могу продать, нет цены, и всё забито. Чем выбрасывать на мусор, лучше отдать бедным, поетому обращаюсь к вам.
Оне все опешили, не знают, что делать. Смотрю, выходит женчина, сразу видать, что чиновник, подходит и говорит:
– Я всё слыхала. Что, хочешь подать милостыню?
– Да.
– Подожди.
Через сколь-то минут приходит пресса, стала спрашивать, что случилось.
– Да вот урожай погнил, одну фуру привезли на продажу, но всё забито, никому не надо. У нас девять детей, мы бедны и хочем пожертвовать бедным.