Повесть о днях моей жизни
Шрифт:
– - Лежи, успеешь,-- шептала тетка.-- Петухи еще не пели, почто пойдешь ни свет, ни заря?
– - Нет, надо идти,-- узнал я голос матери,-- там, чай, лошадь не распряжена: пить, есть хочет... Пойду... А ты утречком, убравшись, приведи Ванюшку.
– - Мама, я с тобой пойду,-- отозвался я, приподнимаясь на локте.
– - Вот он -- сверчок, не спит!
– - рассмеялась тетка.
– - Зачем же, милый?
– - сказала мать.-- Рассветет, тогда с тетей придешь.
Голос -- неуверенный: идти одна,
Было еще темно. Небо казалось чистым и бесконечно глубоким. Светлым бисером на нем рассыпались звезды. Тишину нарушали лишь наши шаги, мягко тонувшие в дорожной пыли, да ночной сторож, бивший в колотушку.
Минут через двадцать приблизились к дому. Навстречу выскочила Муха, радостно визжа и прыгая на грудь.
– - Что, разбойница, соскучилась?
– - спросил я, наклоняясь к ней.
У забора стояла привязанная лошадь. Увидя нас, она заржала и стала бить копытом землю.
Тихонько открыв ворота, мы ввели ее во двор, распрягли, дали корму. Набросившись на свежую траву, лошадь захрустела, быстро передвигая челюстями.
Осмотрели телегу. На дне ее, завернутый в веретье, лежал мешок с мукою в пуд.
– - Только всего и привез, пьяница!
– - грустно проговорила мать.
Пока она снимала и развязывала мешок, я присел на веретье и начал дремать. Куры завозились на насести. Я открыл глаза. Склонившись над мукою, мать торопливо захватывала полные горсти ее, суя себе в рот. Еще сквозь дрему я слышал ее слова: "Не затхлая ли -- надо попробовать",-- а когда проснулся, увидел, как она жадно жует, все спеша, все стараясь взять больше.
– - Мама, что ты делаешь?
– - спросил я, смотря на нее в недоумении и страхе.
Мать сконфузилась.
– - Ты, знать, задремал?
– - прошептала она, поспешно вытирая губы.-- Пойдем в избу.
– - Нет, я есть хочу.
Проснулся голод, в животе заныло и засосало.
– - Ничего нету, сынок,-- ответила мать.-- Пойдем, поспи немножко, а утром я тебе калачик испеку.
Но голод -- не тетка, и сдаться я уже не мог.
– - Мама, а муку нельзя есть? Ты же ела, дай и мне.
Мать развязала мешок, и я поспешил запустить туда руки.
– - Смотри, не рассыпай,-- предупредила мать.-- За нее деньги платили.
Без привычки есть муку было неудобно: она лезла в горло и нос, захватывая дыхание; образовавшееся во рту тесто прилипало к деснам, вязло в зубах.
– - Ты не торопись, понемножку, вот так, -- учила мать, беря муку щепотью и кладя себе в рот,-- не жуй ее, а соси... Больше соси...
Запели вторые петухи.
– - Пойдем в избу,-- заторопилась она.-- Отец скоро проснется.
Я покорно встал. Мать взяла меня на руки, и я тотчас же уснул, положив голову на плечо
V
Купленная мука оказалась гнилой, с песком. Хлеб совершенно не выходил: на лопате он был еще ничего, но стоило посадить в печку, и он расплывался безобразным блином.
Правда, год был голодный, хорошей муки нигде нельзя было достать, но такой, кажется, и не видали.
Когда ковригу вытаскивали из печки, верхняя корка вздувалась пузырем, под нею образовывалась измочь, и мякиш превращался в тяжелую, вязкую глину. В другое время такой хлеб собакам стыдно было бросить, а тогда -- ели, радовались и хвалили.
Потом опять доели все. Последние десять фунтов муки мать смешала с двойным количеством лебеды, и нам хватило хлеба суток на трое. За день же до петровского разговенья, вечером, мы получили по последнему куску.
– - Ну, детки, нынче ешьте, а завтра -- зубы на полку: хлебушка больше нет,-- сказала мать.
Мотя в это время ходила на поденную к помещику.
Мне дали два ломтя, а отец, мать и сестра получили по одному. Ложась спать, я один съел, а другой спрятал к себе под подушку -- на завтра.
"Скоро у нас опять будет драка,-- думал я,-- отец станет хлеб добывать".
Закрывшись с головою дерюгой, я прикидывал на разные манеры, как бы помочь: попросить бы, что ли, у кого или украсть, а то еще что-нибудь сделать, чтобы отец с матерью завтра обедали, а драться обождали.
Незаметно мысль перешла на сегодняшнее.
"Жалеют меня: два ломтя дали... а сами по одному..."
Засунув руку под подушку, я нащупал хлеб.
"Как только встану, умоюсь -- сейчас же и съем".
Вдруг приняло в голову:
– - А ну-ка, кто-нибудь вытащит ночью -- Мотя или мыши?
Вскочив с постели, я подошел к матери, собиравшейся улечься:
– - Мама, дай мне, пожалуйста, замок с ключом.
– - На что тебе, детка?
– - Нужно, дай.
– - Сейчас я поищу.
Покопавшись в углу, мать принесла замок. Я побежал в сени к своему ящику, в котором у меня хранились бабки, осколки чайной посуды, самодельные игрушки, лоскутки цветной бумаги, примерил замок и, тихонько прокравшись к постели, взял оттуда хлеб, чтобы спрятать его.
– - Глупенький, его же никто не возьмет, зачем ты затворяешь?
Склонившись надо мною, стояла мать, смотря мне в лицо, и тихо плакала.
В душу прокрался мучительный стыд, но я сделал попытку оправдаться.
– - Я боюсь, кабы его ночью кошка не съела, -- сказал я, но, вспомнив, что кошку отец еще осенью убил, стал путаться.
– - Чужая прибежит и слопает, когда я сплю,-- неуверенно, чуть не с мольбою, говорил я.
Мать, должно быть, поняла меня.