Повесть о первом взводе
Шрифт:
– Чего это они, уснули?
– спросил Баулин.
– Тебе что, не терпится?
– поинтересовался Угольников.
– Опаздываешь куда-нибудь?
– Не, я вообще-то подождать могу. Но непонятно. Вот они - мы. А их в десять раз больше. Чего они не идут?
– Ты бы на их месте пошел?
– Еще как.
– Почему?
– Не "почему" а по приказу. Лейтенант приказал бы: "Вперед!" и пошли бы мы. В два счета взяли бы такую высотку.
– Если они сейчас пойдут, ты что делать станешь?
– спросил Мозжилкин.
– Как что? У меня автомат.
– Баулин не стал рассказывать о том, что станет делать с фрицами, которые до него добираться.
– В том и дело. Немцы тоже не первый год воюют. Знают они таких как ты. И не дурные, чтобы идти под твои пули. Их танки пошли в обход оврага, на Лепешки. Разделаются там с тридцатьчетверками и придут сюда, утюжить наши орудия. Тогда они и поднимутся, пойдут на нас. Спокойненько, без потерь.
– Ну, одно слово - немцы... Все у них не так, не по-людски! Наши бы за это время три раза рванули на орудия и давно бы все кончили.
– Так то наши, а то ихние... Немцы, брат, народ аккуратный. Тельняшки не рвут...
– Значит, нам их пока не ждать? Не пойдут...
– Кто знает, если у них командир ретивый и хочет медаль получить, может поднять свою команду.
– Понятно... А давайте я их пугну, - предложил Баулин.
– Кулаком помашешь, или еще что-нибудь такое?..
– поинтересовался Угольников.
– Не, брошу противотанковую.
– Пустое дело, не достаешь.
– Так доставать и не надо. Это я им намекну, чтобы не торопились. Чтобы знали, что у нас запас такой есть. И если они пойдут, то здесь в окопе дураки сидят и станут противотанковыми гранатами пулять. Немцы умные, намек должны понять.
– А что, давай, громыхни...
– Мужики, вы к стеночке и пригнитесь, - попросил Баулин.
– сейчас я им козу заделаю. Не дай бог зацепит кого-нибудь.
Он вынул из ниши гранату, как бы взвесил ее рукой... Тяжелая.
– Ну... Пошла, - привстал и бросил за бруствер. Метров на десять. И быстро лег.
Рвануло так, что земля задрожала, как будто рядом упал снаряд хорошего калибра. Да вроде того оно и было. Противотанковая - не "лимонка", броню корежит. Хорошо рявкнуло. И все как положено: осколочки прошелестели, "пятачок землей припорошило. Потом сразу стало тихо-тихо. Где-то далеко что-то стучало, что-то взрывалось... Но слышно все это было плохо, как через подушку. А здесь, возле "пятачка" тихо.
– Ну и дает противотанковая, глохнешь от нее.
– Бакулин поковырял пальцем в одном ухе, затем во втором.
– И тяжелая очень, всю руку отмотал. В пехоте такая не пойдет. Упаришься таскать ее с собой. На машине можно...
А что там, за бруствером? Воронка, должно быть, немалая. И как фрицы? Удивились, наверно: чего это рвануло, возле самого орудия? Или поняли намек Баулина? Как тут не выглянуть?
Осторожно выглядывали. Лежат фрицы. Что они подумали, непонятно. Но не отходят. И вперед не ползут. Наверно поняли намек и рвать тельняшки не собираются. Ждут, когда подойдут свои танки.
И Глебов выглянул. На самое короткое время: интересно
– наверно раз в сто лет случиться может. Или в тысячу лет. Но случается.
Мозжилкин перебросил автомат за спину, подошел к Глебову, дотронулся до его плеча, - Глебов, ты это что?
Подошел Булатов. Мозжилкин тем временем перевернул солдата на спину. Чуть повыше правой брови, на высоком чистом лбу виднелась красная отметина. Из нее медленно сочилась кровь.
– Все. Отвоевался.
– Мозжилкин снял со лба Глебова прилипшую к брови зеленую травку, тоже, видно срезанную пулей, и положил почему-то себе в карман.
– Первый бой у парня и такое получилось...
– Угольников, на что уж привык к всякому, растерялся от такой неожиданной гибели.
– Чего полез?.. И так все понятно. Нечего высовываться.
– Тебе понятно, ему не понятно. Первый бой у парня, - напомнил Мозжилкин.
– Тех, у которых первый бой, привязывать надо, чтобы никуда без спроса не лезли.
– Первый - самый поганый, - подтвердил Баулин, - по себе знаю. Ничего еще не понимаешь, и всякий репей к тебе цепляется. Зато, если ты три боя продержишься, тебя уже запросто не возьмешь. Чтобы тебя, если ты три первых боя выдержал, взять, надо два центнера железа израсходовать.
– Почему два?
– спросил Булатов.
– Два центнера это ведь очень много.
– Почему два - никто не знает. Но так положено - два.
– Мозжилкин нагнулся, расстегнул у Глебова гимнастерку и достал из вшитого внутри кармана документы.
– Возьми сержант.
Документов у Глебова оказалось немного. Красноармейская книжка и комсомольский билет. А еще там было два письма. Треугольники. Угольников раскрыл комсомольский билет. С маленькой фотографии на него смотрел черноволосый круглолицый паренек с широко раскрытыми глазами, будто удивлялся чему-то. Совсем еще пацан. И была на нем не гимнастерка, а вышитая рубашка с расстегнутым воротом. Красивая рубашка, Угольников сам когда-то носил такую. Очень давно.
– Тысяча девятьсот двадцать пятого года рождения, - прочел Угольников.
– Восемнадцать лет... Надо Земскову отдать...
– Вот тебе и "Варяг", - вспомнил Баулин.
* * *
Логунов понимал, что двумя пулеметами автоматчиков не остановить. И из орудий на сотню метров стрелять не станешь. Надо просить танкистов о помощи. Он послал в небо две зеленые ракеты. А что теперь?.. Совсем не вовремя разболелась голова. Вчерашний удар не прошел бесследно. Логунов попытался ослабить, сдвинуть сжимавший голову обручем бинт, но тот, пропитался кровью и присох к ране. Так просто его теперь не снимешь.
"Надо было утром сделать перевязку. Теперь придется ждать, пока бой закончится. Долотову плохо. Обойдут они его. Отходить парню надо. Но пока патроны есть, архангельскому медведю и в голову не придет, что можно отойти. И отсюда не прикажешь. А они уже близко. Как бы гранатой не достали".