Повесть о юности
Шрифт:
— Ну, Баталин! — поддержал ее Сергей Ильич. — Баталин — это поэт!
— Или взять Воронова! — продолжала Зинаида Михайловна. — Это прямой и беспощадный ум.
— Но справедливый! — заметила с интересом прислушивавшаяся к разговору Полина Антоновна.
— Да, справедливый! — согласилась Зинаида Михайловна. — Если такой на руководящую работу пойдет, это неподкупный человек будет! Или Костров!.. Организатор, общественный человек! Его стихия, по-моему, — массы народа, деятельность. Он — не сам по себе и не сам для себя. А Уваров… О нем сказать нечего!
Полина Антоновна была согласна с Зинаидой Михайловной и Сергеем
Поговорить нужно и с Васей Трошкиным. Едва ли не на другой день после того, как Полина Антоновна приступила к работе, к ней пришла Надежда Ивановна, мать Васи. Ее черные глаза, как всегда, горели возбуждением, хотя она и старалась говорить как можно спокойнее.
— Прежде всего, спасибо вам, Полина Антоновна, за ваши советы! — начала она. — Я потом продумала все и содрогнулась: до чего я довела своего сына! Одна история с цветком чего стоит… Я помню, я на него раскричалась как-то раз, а он мне говорит: «Ты на меня, мам, не кричи. Когда ты кричишь, у меня что-то такое делается внутри — хочу сделать и не могу, совсем соображать перестаю. Так что ты, если можно, как-нибудь сдерживайся!» Теперь у нас лучше!.. Пришла я вчера с работы, Василек мой вскипятил чайник, напились мы с ним чаю, а он говорит: «Давай, мам, посидим с тобой на диванчике!» И так мы хорошо с ним посидели, поговорили!.. Все это так! Одно только я не понимаю, Полина Антоновна. Ну, мир, мир… И на диванчике посидеть… Все это хорошо! Ну, а о недостатках-то я с ним все-таки должна говорить?
— А как же? — удивилась Полина Антоновна. — Мир ради мира?.. Нет! Я не об этом с вами говорила!
— Ну, вот-вот! — с облегчением сказала Надежда Ивановна. — Вот и я так думаю и ему говорю. Стараюсь уж как-нибудь полегче, «на диванчике»… Ну, а с другой стороны, как же я ему не скажу?.. У него, например, совсем нет воли.
— Да! С волей у него плоховато! — согласилась Полина Антоновна. — Он очень разбросан. Хочет что-то сделать, но не умеет поставить себя в рамки, спланировать время!
— А он это и сам видит! — сокрушенно проговорила Надежда Ивановна. — Он и меня спрашивает: «Мам! Как, будучи безвольным, выработать волю?» А что я ему скажу?.. Я и сама не знаю! Составили мы с ним расписание, режим дня… С точностью до пяти минут составили: Ну, что?.. Два дня повыполнял и сбился. Вот и во всем так! Самолюбие у него жуткое! Не любит, чтобы я над ним погонялкой стояла, а без погонялки не может… На неделю сахару лишил себя после этого. А только это ж тоже ребячество. И что мне делать — ума не приложу!
Пришлось ей опять объяснить, что «погонялкой» быть не нужно, а надо постепенно, не навязываясь, завоевывать его дружбу и доверие.
А тем временем обострилось положение с Левой Рубиным.
Как только Федор Петрович стал председателем родительского комитета, это очень быстро учел Сергей Ильич,
Натолкнул его на эту мысль Игорь Воронов. С самого начала года он стал активным и старательным посетителем мастерской, принимал участие и в самой ее организации — развешивал плакаты, наглядные пособия, оборудовал шкафчик для инструментов и постепенно становился ближайшим помощником Сергея Ильича. А Сергей Ильич решил в этом году переводить свою мастерскую на более серьезные виды работы — вместо ручек для щеток, рамок, стендов для стенгазет и подставок для физических приборов он решил теперь изготовить со своими ребятами и некоторые более сложные приборы, например генератор Герца, маятник Максвелла.
За изготовление маятника взялся Игорь. Зажав металлическую болванку в небольших слесарных тисочках, он упорно, в течение многих дней, работал зубилом, молотком, напильником, стараясь придать этой болванке необходимую, требуемую точно по чертежу, форму. И однажды, зализывая ссадину на руке, он сказал:
— А почему это нужно вручную делать? Почему у нас нет станков?
Сергей Ильич согласен был с Игорем, но сказать тогда ему ничего не смог. После же XIX съезда партии, под впечатлением его решений, он почувствовал, что теперь настало его время, можно говорить и о станках! Он потолковал об этом с Федором Петровичем. Федор Петрович по-своему, по-рабочему, был согласен с тем, что учить ребят нужно не только по книжкам, и обещал Сергею Ильичу сделать все, что сможет. Он много раз ходил в свой партком, к директору и снова в партком и вот наконец выхлопотал: завод давал школе небольшой токарный станочек, сверлильный и старый, выбракованный долбежный станок, отремонтировать который в неурочное время взялась бригада заводских комсомольцев.
Теперь эти станки нужно было перевезти в школу. Школьный комитет комсомола выделил для этого из старших, десятых, классов большую бригаду. От десятого «В» в нее вошел Борис, Игорь Воронов, Рубин, Вася Трошкин, Дима Томызин. Сбор был назначен к пяти часам вечера в школе. Оттуда нужно было поехать на завод, там погрузить станки, привезти их и установить на место. На заводе получилась небольшая заминка с оформлением всей этой операции, и тогда Рубин стал проявлять заметное беспокойство.
— У меня сегодня, как нарочно, билет в театр. Мама достала. Не опоздать бы!
По мере того как длилась задержка, беспокойство Рубина увеличилось, но в погрузке станков он все-таки участвовал. По пути в школу он то и дело поглядывал на свои ручные часы и сокрушенно покачивал головой. Едва соскочив с машины, он опять посмотрел на часы и сказал:
— Ребята, я опаздываю!
— Ну, ступай, ступай! Не ной! — махнул на него рукою Игорь.
Рубин, точно того и ждал, тут же исчез.
На другой день ребята стали его за это точить. Он стал спорить.
— А чем я виноват? Меня отпустили, я и ушел. Ну, на самом деле, не пропадать же билету?