Повесть об отроке Зуеве
Шрифт:
— Чтоб к вечеру вернулся.
К вечеру Зуев, однако, не возвратился на постоялый двор. Не появился и на следующий день. Паллас встревожился.
— Шумский, — строго спросил он, — где твой… кре… э… стник?
Старик сам начал беспокоиться. То к божнице подойдет, то книжицу раскроет и захлопнет в сердцах.
Вооружившись мушкетами, студенты отправились на розыск.
За конным двором свернули с тракта, спустились по косогору к реке.
Пройдя версты три, увидели редкие избы.
На завалинке крайнего дома, вросшего в землю
— Не видел тут, часом, мальца, дед?
— Не видал.
— Ты давно тут сидишь?
— Так отбегал свое, судари.
— Может, слышал что? — спросил Вальтер.
— Кто его знает, судари… Поспрошайте старосту. Тут, выходит, ссыльных этапом гнали. Кое-кто и дал деру. Вот ищут их. Почитай, неделю ищут.
— Поймали кого?
— Да кто его знает. Я свое отбегал, — опять пояснил словоохотливый старик, показывая, что он хоть и не прочь поговорить, но в то же время умеет держать язык за зубами.
Староста, лохматый, большеухий мужик в армяке, разглядывал студентов с опаской.
— Всех ненашенских хватаем, такой приказ от пристава. Вы кто такие?
— От научной команды.
— Какая такая команда? Пристав приедет — разберется. Наше дело — приказ сполнять. Этап с дороги разбежался, ну мы и в анбар ненашенских.
— Веди в амбар, — приказал Соколов и скинул с плеча мушкет. — Не гневай самого Палласа.
— И Палласа не знаем…
— Палласа не знаешь? — глумился над старостой Соколов. — Медицины доктора, члена королевского аглицкого общества, самой Берлинской академии, Санкт-Петербургской академии?.. Да ты неуч великий. Всякий порядочный староста должен знать Палласа, а ежели кто не знает — того прочь гнать, такой приказ вышел.
— Как же, как же, — поддержал товарища Антон Вальтер.
— Мигом за ключами! — приказал Соколов. — Палласа он не знает! Да ежели ваш пристав про то проведает — уж будет тебе трепка. И поделом!
Отыскав в верховьях Байтугана несколько нефтяных ключей и нанеся на карту их расположение, Зуев возвращался на постоялый двор. Тропа огибала берег реки в зарослях острой осоки, ныряла в заводь, вбегала на пригорок. С час назад прошел дождь, Вася промок, изрезался об осоку, но был счастлив: несколько черных родничков обнаружил. На язык даже взял жидкость. В ней преобладал вкус дегтя, губы горчили, не мог слизнуть вязкий жирный слой.
Тропа вывела на поляну. Зуев разбежался и всем телом плюхнулся в свежеумытую траву. Так и лежал, раскинув руки. Лицу щекотно, руки горели, и было приятно ощущать прохладную влагу. Услышал шаги, вскочил и увидел морду мужика в крупных рябинах оспы. Рябины расплылись в сплошное пятно, острая боль в затылке свалила наземь.
— Еще один! — раздался вопль.
Заломили руки. Вася дернулся и получил сильный удар
Очнулся в дровяном сарае. Сквозь бревна пробивался свет. В противоположном углу лежал на спине связанный мужчина. Это был служивый с разбойной мордой.
Тошнило. Ныла башка, мокрая рогожа холодила тело, затекли пальцы.
— Эй, патлатый! — позвал Вася.
— Ну.
— За что нас сюда?
— А беглые потому.
— Да какой я беглый?
— А ежели не беглый, что ж твоя команда не выручает? За достопамятностями они идут, тьфу.
Вася неловко повернулся, застонал.
— Не ной ты, — прикрикнул патлатый. — Тошно без тебя. Меня не так отделали — молчу. Давеча говорил, в Сибирь идешь. Вот и попрут в Сибирь. В оковах, в аккурат по ноге. — Усмехнулся: — Да тока далеко не уйдешь — хилый. Ямку-то при дороге выкопаю.
Как они накинулись! С каким остервенением бил рябой — за что? И этот патлатый, до чего ненавидящий у него взгляд.
— Эй, знатель…
— Отстань.
— Вишь, говорить не хочет.
— Злобный ты.
— А-а-а, какой добренький. Во, скажу: все беды от вас.
— Дурень ты. Чем тебя знатели допекли?
— А не они пишут указы, по которым хоть вой, хоть помирай?
Крепко, судя по всему, досталось мужику в жизни. Из таких выходят государевы ослушники. Сколько их встречалось в путешественной дороге от самого Санкт-Петербурга. Грязные, в рванине, звенящие цепями. Повернулось-то как? Сам теперь колодником пойдет долгим этапом. Поди докажи, кто ты есть.
Зуев не сдержался, прикусил губу, дал волю слезам.
…От резкого света раскрыл глаза.
— Ва-аська-а! Куда запропастился, а? — кричал Никита Соколов. — Подымайся. Паллас извелся, Шумский руки хочет на себя наложить.
Развязали Ваську, накинули на плечи душегрейку. Никита по-медвежьи облапил.
Студенты разглядывали младшего члена путешественной команды — нос распух, на губах запеклась кровь.
— Эк тебя помяли! — Разъяренный Соколов повернулся к старосте: — Кто посмел?
— Да разве ж знали, что ефтот господин…
— Я тебя счас на первой осине подвешу! — захлебывался в гневе Никита.
— Оставь его! — сказал Вася. И обернулся к патлатому: — Ну ты, чего разлегся? Вставай!
Староста дверь загородил:
— Ваше благородие, и эфтот ваш?
— Наш, наш! — упреждая студентов, вскричал Вася. — Егерь! Зверя бьет для коллекции.
Староста недоверчиво косился на студентов:
— Ваш, что ли? Аглицкого и берлинского доктора?
Прихрамывая, патлатый вышел из амбара.
— Ну, молись господу богу, что рядом осины нет, — поугрожал напоследок Соколов.