Поймать хамелеона

Цыпленкова Юлия Валерьевна

— Так вам же карета будет нужна, — ответил он. — Если думаете, что города не знаю, так я пройдусь, запомню улицы. Чего на наемных деньги тратить?

— Наемные мне дешевле обойдутся, чем содержание лошади и тебя вместе с ней, — ответил Михаил. — Вернешься через месяц за нами. Думаю, за это время управимся.

— А если раньше управитесь?

— На дилижансе вернемся, — отмахнулся Воронецкий. Он полез во внутренний карман и достал кошелек, после вынул из него несколько ассигнаций и протянул кучеру: — Вот, держи, голубчик. Это тебе на обратную

дорогу, что останется, будет на дорогу до Петербурга через месяц. Не прогуляй, смотри.

— Как можно, Михаил Алексеевич, — возмутился кучер, но блеск в его глазах, появившийся при виде денег, заметно померк. Петр расстроился.

— Смотри мне! — потряс пальцем Воронецкий, и кучер, прежде истово ударив себя в грудь, после перекрестился:

— Вот вам крест, барин, не подведу.

— Я тебе верю, — кивнул Михаил. — А теперь бери багаж и неси в гостиницу, только вот что… — он чуть помолчал и продолжил, — не называй нашей фамилии. Барин и всё, понял?

— Понял, барин, — кивнул Петр.

Однако ничего нести ему не пришлось, потому что из дверей гостиницы выскочил лакей. Он поклонился и взялся за один из саквояжей. Петр сгрузил ему остальные вещи, затем поклонился Воронецким и забрался на козлы.

— Счастливо оставаться, барин! — воскликнул он.

— Скатертью дорога, голубчик, — махнул ему Михаил, и они с Глашенькой направились следом за лакеем. За оставшимся вещами уже спешил следующий.

Вскоре «супруги Светлины» поднимались за служащим гостиницы в снятый ими номер. Пришлось сэкономить, чтобы не нарушить выдуманную историю про частного учителя с супругой, хотя по средствам им были комнаты и получше.

— Внизу у нас ресторан, — говорил им служащий. — Там кухня на любой вкус. Хотите французская, хотите русская. Господа артисты и прочая богема любят зайти сюда закусить. Театр-то вон он, рядышком совсем. Если захотите сходить, очень рекомендую. Слышно там хорошо даже на галерке, и представления разные.

— Благодарим, — ответил Миша, но вышло несколько сухо. Ему всё еще было не по себе от того, что назвал женой родную сестру. Служащий, кажется, этого не заметил, потому что продолжал рассказывать, что находится рядом со «Старым фениксом».

А вот Глаша не расстраивалась, она даже с интересом слушала их проводника и кивала, запоминая всё, что он говорил. Девушка с явным интересом рассматривала обстановку холла, увешенного картинами, лестницу, а после и коридор, пол которого был застелен ковром, скрывшего звук шагов. И пока служащий открывал дверь, младшая Воронецкая подошла к картине, висевшей на стене.

— Г… голубушка, — едва не позвав сестру ее настоящим именем, произнес Михаил, — Соня, не отходи.

— Конечно, Максимушка, — отозвалась она и улыбнулась.

Вышло у нее это столь естественно, будто Миша всегда носил именно это имя, и он ощутил новый виток раздражения.

— Прошу, — произнес служащий. Он первым вошел в номер и повел рукой: — В вашем распоряжении две комнаты. К сожалению, ванной комнаты у вас нет, но есть умывальный

столик и отхожее место, простите. Воду приносят утром и вечером, а также по вашему требованию. Кроме того, — в улыбке его вдруг появилась толика превосходства, — освещение электрическое. Если вы пожелаете, то при гостинице есть парикмахерская, также имеется прачечная. Горничная является утром, чтобы забрать грязное платье и белье. Получите вы обратно всё чистое и выглаженное на утро следующего дня. Про ресторан я уже имел честь вам доложить, там вы сможете позавтракать, пообедать и отужинать. Но если пожелаете, то еду вам доставят в номер. К сожалению, для вашего номера это входит в отдельную стоимость.

— Постельное белье? — строго спросил Михаил.

— Меняем еженедельно, — тут же отозвался служащий. — Если понадобится раньше, то…

— Отдельная плата, — догадавшись, усмехнулся Воронецкий.

— Истинно так, милостивый государь, — с достоинством ответил мужчина.

— Наш багаж?

— Уже поднимают, не извольте беспокоиться, — заверил его служащий.

Вскоре Воронецкие остались в одиночестве и с багажом, который и вправду принесли, едва служащий договорил.

— Кажется, обслуживание недурственное, — произнес себе под нос Михаил и обернулся к сестре, но не обнаружил ее там, где она была минуту назад.

Нашлась Глашенька у окна. Михаил приблизился и посмотрел туда же, куда глядела сестра. Из-за махины Александринского театра был приметен парк, посреди которого возвышался памятник.

— Я хочу туда прогуляться и посмотреть, — сказала Глаша. — Ужас, как всё любопытно. Сходим, Мишенька?

Она посмотрела на брата, и тот спросил с ответной улыбкой:

— Неужто не устала с дороги?

— Сидеть устала, пройтись хочется. Идем, дружочек.

Она взяла брата за руку и потянула к двери, тот позволил сдвинуть себя с места, но всё же заметил:

— Недурно бы нашу одежду достать, а там и прогуляться.

— Вернемся и достанем, и горничную позовем, чтобы забрала и погладила. А сейчас ноги разомнем, осмотримся, а там и в ресторан. Что скажешь, Мишенька?

— Бог с тобой, душа моя, идем, — окончательно согласился Воронецкий, и они покинули номер, а после и гостиницу.

Уже на улице, Глашенька сама взяла Мишу под руку, и они направились в сторону парка, где стоял памятник, который они приметили. И пока шли мимо театра, младшая Воронецкая не сводила с него взгляда.

— Ах, Мишенька, — шепнула она, пользуясь тем, что их не слышат, — какое всё большое и красивое. И теснота такая, дом на доме. Не то что у нас в поместье. Пруд, лес и поля… благодать. Душе покойно, а тут вон экипажи колесами грохочут, люди шумят.

— Это с непривычки, дорогая, — улыбнулся Михаил. — Скоро привыкнем.

— Ох, какой дом красивый! — чуть повысив голос, воскликнула девушка, едва они миновали театр.

На другой стороне от них стоял дом, напоминавший большой терем с резными наличниками, только был он каменный, в пять этажей.