Пойми и прости
Шрифт:
– Сигнет, думаю. Это значит Лебеденок.
Я достала телефон, чтобы сфотографировать лошадь, но Джек остановил меня.
– Не могла бы ты не фотографировать? – спросил он.
Я опустила телефон.
– Почему нет?
Он медленно опустил руку на нос Сигнет. Его голос был серьезным, но мягким.
– Я не хочу обесценивать этот момент, – сказал он. – Или превращать его в обычное фото. Я просто хочу быть здесь с лошадьми, вот и все. И с тобой. Ненавижу, когда люди фотографируют все на свете. Это значит, что то, что происходит сейчас, больше никогда не повторится, словно сделать фото – единственное,
– Ты хоть что-нибудь фотографируешь?
Он пожал плечами, покачал головой.
– Я хочу запомнить этот момент рядом с тобой, – сказал он. – Хочу помнить Сигнет, запах кофе, навоза и лошадей. Я хочу думать о том, как дедушка был здесь, о радости и облегчении, которые ему приносили лошади. Я не знаю. Может, это немного глупо.
– Не думаю, что это глупо, Джек.
Я посмотрела на него. Мне нравилась его новая, другая сторона.
Погладив лошадей, мы взобрались на стог сена в самом центре подворья. Пошел небольшой дождь, и сено свалили под навес. Мы залезли на самый верх и уселись поудобнее. Сено незабываемо пахло неизведанными полями, дождем и мягкими движениями лошадей. Что может быть лучше? Мы ели багеты, эклер и все остальное. Вкус еды казался непревзойденным, и мне просто не верилось, что все это происходит со мной.
– Довольно неплохое первое свидание, – словно прочитав мои мысли, сказал Джек.
– Одно из лучших в моем списке. Так значит, это свидание?
– А как бы ты это назвала?
– Эми сказала бы, что это интрижка.
– И все-таки я думаю, что это своего рода свидание.
– Ладно.
– Ты надолго в Европе? – спросил он, сменив тему.
– Еще недели две-три. Осенью мне нужно возвращаться и приступать к работе. Меня взяли в одно учреждение.
– Куда?
– В Банк Америки.
Он взглянул на меня.
– Мы можем это поправить, – сказал он.
– В этом нет нужны.
– Ты уверена? Тебе не пойдет деловой костюм.
– Больше подойдет костюм судьи?
– Что правда, то правда.
Наши провода немного пересеклись. Я не знала, почему или что это значило, но почувствовала, что мы оба думаем об одном и том же, переоцениваем вещи. Я вспомнила, как он рассказывал о редакторе, который называл его бунтарем.
Джек посмотрел на меня, отодвинул пару тюков сена назад и придвинул парочку по бокам, сделав для нас маленький диван. Он откинулся назад и, обхватив меня руками, прижал к себе. Я положила голову ему на плечо, гадая, как же он поступит в момент огромного соблазна, но он оказался умнее. Повернув мое лицо к себе, он поцеловал меня и прижал еще ближе, несмотря на то что ближе было некуда.
– Будь рядом со мной, – прошептал он.
– Ты хочешь спать здесь?
– Ну, можно было бы уснуть в постели, но мы делали это тысячу раз. А так мы можем поспать в объятиях друг друга, рядом с лошадьми, в Амстердаме, и запомнить это до конца нашей жизни. Разве стоит говорить об этом?
– Это твой принцип?
– Что-то в этом роде.
– Ты не ищешь легких путей?
– Я просто хочу прочувствовать все на свете. Насладиться жизнью. Это банально?
Мне не давали покоя его слова по поводу Банка
– Я все еще принимаю решение, – осмелилась сказать я.
Немного позже наше дыхание стало ровным и синхронным, и аромат сена заполнил все вокруг.
Я проснулась от запаха сигаретного дыма. Не сразу поняла, где нахожусь. Джек спал рядом со мной. Дождь лил еще сильнее. Постепенно ко мне начали возвращаться воспоминания о прошлой ночи. Я села, слегка запаниковав. Я не имела понятия, который час, и была уверена лишь в одном: прошлой ночью мы гладили лошадей. Тучи заслоняли солнце, так что даже примерно нельзя было предположить, утро сейчас или вечер. Вопрос происхождения сигаретного дыма озадачивал меня до тех пор, пока я не поняла, что кто-то курит внизу, под навесом, возможно, во время обеденного перерыва. Тогда я услышала чьи-то голоса. Джек медленно сел рядом со мной и, прижав палец к губам, расплылся в улыбке.
– Мы в ловушке, – прошептал он и чуть не расхохотался.
– Который час?
Он пожал плечами.
То ли десять, то ли миллион мыслей пронеслись у меня в голове. Во-первых, мне нужно было пописать. И срочно. Сено придало мне вид сумасшедшей. Я потрогала рукой волосы – они торчали во все стороны. Казалось, мои губы и горло были покрыты шоколадом, а пальцы были жирными и грязными из-за лошадей.
Затем я вспомнила об Эми и Констанции. Посмотрела в телефон, но девочки мне не писали.
И было лишь шесть сорок восемь утра. Вот что еще мне сообщил телефон. Брайан оставил голосовое сообщение, но мне не хватило смелости прослушать его.
– Как мы выберемся отсюда? – спросила я Джека.
– Просто слезем. Мы не сделали ничего плохого.
– А как насчет взлома с проникновением?
– Сделаем вид, что только закончили заниматься сексом, – сказал он, широко улыбнувшись, смял бумажный пакет и оглянулся вокруг. – Всем нравятся парочки. Тем более что они могут сделать?
– Они могут вызвать полицию.
– За то, что двое занимаются сексом в стоге сена?
– Но мы не занимались сексом.
– Но ты хотела.
Я толкнула его в плечо. Он засмеялся. Мы услышали шаги внизу и мужской обеспокоенный голос.
– Кто там? – крикнул он.
По крайней мере, мне показалось, что он сказал именно это. Он кричал на голландском.
– Мы уснули, – ответил Джек. Он повторил слово «спать» на немецком.
Затем второй голос присоединился к первому, и это значило, что самое время слезать и расплатиться за свои поступки. Может, они подумали, что мы бездомные. Может, решили, что мы воры. Джек слез первым. Он повернулся и помог мне спуститься. Двое мужчин – один молодой, второй старый – сделали пару шагов назад и повернулись, чтобы посмотреть на нас.
– Мы пришли посмотреть на лошадей и уснули, – сказал Джек.
Старик покачал головой. Мы явно ему не понравились. Но тот, что помоложе, – парень, который курил сигарету и тем самым, скорее всего, нарушил правила, делая это рядом с сеном, – ответил нам на приемлемом английском:
– Нехорошо то, что вы сделали.
У него были худое лицо и пышная копна волос, торчащих, словно колючки. Он поморщил губы.
– Простите, – сказал Джек. – Мы гуляли допоздна. Мы не сделали ничего плохого.