Позывной Верити

Вейн Элизабет

Мэдди наблюдала. Квини отложила расческу и медленно сняла мундир ЖВВС. Только спустя несколько мгновений Мэдди поняла, что она осторожничает, а не медлит — двигается аккуратно, будто ей больно распрямить плечи. Она сняла блузу.

Одна рука была сплошь в кровоподтеках, красно-фиолетовых, четких, оставленных большой грубой рукой, которая крепко ухватила ее и долго не отпускала. На шее и плечах красовались такие же отвратные метки. Несколько часов назад кто-то пытался ее задушить.

Она осторожно коснулась шеи и повернула голову, изучая повреждения в маленьком зеркальце на комоде. В комнате было прохладно, и

спустя минуту-другую Квини вздохнула и укуталась в хлопковую рубашку от одной из пижам ее мужчин, двигаясь по-прежнему с большой осторожностью. Встав, уже не столь грациозно, она вытянула все шпильки из прически. Сноровистым движением руки стерла бежевую губную помаду. И вдруг стала выглядеть более похожей на саму себя, слегка взъерошенную, будто только сняла маску. Она обернулась и увидела, что Мэдди наблюдает за ней.

— Привет, — смущенно улыбаясь, сказала Квини. — Не хотела тебя разбудить.

— Не разбудила. — Мэдди ждала. Она была слишком осторожной, чтоб спрашивать.

— Ты видела?

Мэдди кивнула.

— Не больно, — яростно сказала Квини. — Не очень больно. Просто... тяжелая работенка выдалась прошлой ночью. Пришлось импровизировать больше обычного, подобраться ближе к границе дозволенного...

Она резко потянулась к мундиру за сигаретами. Мэдди молча наблюдала. Квини присела на край кровати Мэдди и зажгла сигарету слегка трясущейся рукой.

— Угадай, где я была сегодня ночью с несколькими парнями? — сказала Мэдди.

— В пабе?

— Во Франции.

Квини обернулась, чтобы посмотреть на нее, и в глазах Мэдди увидела отражающиеся небо и луну.

— Франция! — Мэдди обняла ее колени, пошатываясь от опьяняющих магии и ужаса украденного полета.

— Тебе нельзя мне рассказывать, — возразила Квини.

— Я и не рассказываю, — согласилась Мэдди. — Я даже не должна была лететь. Да и мы там не приземлялись.

Квини кивнула и осмотрела сигарету. Мэдди еще никогда не доводилось видеть подругу настолько расстроенной.

— Знаешь, на кого ты сейчас похожа? — спросила Мэдди. — Когда ты вошла, с причесанными волосами в духе викторианской гувернантки, то выглядела как...

— Eine Agentin der Nazis, — подсказала Квини, делая долгую, глубокую затяжку.

— Что? А. Да. На немецкую шпионку. Ну или на ту, которая может всем показаться немецкой шпионкой — справедливую и устрашающую.

— Думаю, я слегка мелковата для арийского идеала, — возразила Квини, критически оценивая себя. Она снова двинула шеей, осторожно погладила ушибленную руку и поднесла сигарету к губам, на этот раз более уверенным движением.

Мэдди не спрашивала, что случилось, — никогда не была столь мелочной. Она не гонялась за мальками на поверхности, когда поглубже можно было поймать тридцатикилограммового лосося.

— Что, — тихо спросила Мэдди, — ты делала?

— «Беспечные разговоры стоят жизней», — парировала Квини.

— Я не болтаю, — сказала Мэдди. — Чем ты занимаешься?

— Говорю по-немецки. Ich bin eine...

— Давай серьезнее, — попросила Мэдди. — Ты переводишь... Но что именно? И для кого?

Квини снова повернулась к ней с хищным взглядом.

— Ты переводчица для военнопленных? Работаешь на разведку —

переводишь допросы?

Квини скрылась за облаком дыма.

— Я не переводчик, — возразила она.

— Но ты же сказала...

— Нет. — Квини говорила слишком тихо. — Это ты сказала. Я говорю по-немецки — это мои слова. Но я не переводчик. Я — дознаватель.

—

Смешно, что вы все еще не догадались о моей работе в разведке, Амадей фон Линден. Как и вы, я радистка.

И точно так же, как и вы, я чертовски хороша в этом. Но наши методы отличаются. «На работе», коей разведка и была, меня звали Ева Зайлер. Это имя использовалось на протяжении всей моей подготовки — оно должно было стать моим альтер эго, я должна была жить и дышать им, и я привыкла — Зайлер было названием моей школы, поэтому запомнить было легко. Приходилось проводить разъяснительные работы с теми, кто случайно называл меня Шотландкой. Говоря по-английски, мне лучше удавалось скрывать оркнейский акцент, чем в немецкой речи, поэтому мы сыграли на этом, когда меня начали отправлять на задания — чертовски сложно определить мое происхождение.

В тот первый день — первое задание, самое первое — помните, как кружилась у всех голова на следующий день, после того как они получили шампанское и парфюмерию в Коттедже? Я поймала двойного агента. Нацистский шпион, замаскированный под связного Французского Сопротивления. Они подозревали его, потому привели туда, когда приземлились на территории Англии — я застала его врасплох во время упадка его сил и адреналина (он целую ночь выбирался из Франции, как и все они). Он был знатным бабником; ему не хватило мужества признать, что он узнал меня, когда я набросилась на него в той холодной маленькой комнатушке, смеясь, плача и крича по-немецки. Комната прослушивалась, поэтому они знали все, о чем мы говорили.

Работа не всегда была такой легкой, но именно так я добивалась успехов. Большинство из мужчин были столь отчаянны и смущенны к моменту моего появления, а мой акцент нейтральной Швейцарии и утешающе-официальный контрольный список добивал их так, что они с благодарностью шли на сотрудничество, если не были полностью околдованы. Но не в эту ночь, не в ту ночь, когда Мэдди летала во Францию. Человек, с которым я беседовала той ночью, не поверил мне. Он обвинил меня в предательстве. В предательстве Родины — как я посмела работать на врага, на Англию? Он назвал меня коллаборационисткой, предательницей, грязной английской шлюхой.

Знаете, самой большой и глупой ошибкой этого мужчины было то, что он назвал меня АНГЛИЙСКОЙ. Именно это придало моей ярости убедительности. Со шлюхой мы выяснили, что грязная — это само собой разумеется, но как бы там ни было, я, черт подери, не англичанка.

— Ты здесь единственный предатель Родины, потому что именно тебя поймали на горячем, — зарычала я на него, — и именно ты предстанешь перед Трибуналом, когда вернешься в Штутгарт... — (Я узнала его акцент, стечение обстоятельств и прямое попадание). — Я здесь просто делаю свою работу в качестве связного для Берлина, — (ох да, я это сказала), — поэтому как ты ПОСМЕЛ назвать меня АНГЛИЧАНКОЙ!