Правда о Портъ-Артуре Часть I
Шрифт:
– Поймите, что на смотровомъ ученіи не достигаешь такой быстроты и выдержки,- говорилъ мне Николай Алексеевичъ Высокихъ,- какія я вижу теперь, во время боя.
Когда обнаружились "гаубицы", удалось къ нимъ быстро пристреляться только благодаря удивительной отваге и исключительной храбрости артиллеристовъ, какой то ихъ особенной любознательности.
– Ваше благородіе,- кричитъ одинъ, другой, третій – вотъ дымокъ, огонекъ, еще, а вотъ еще, еще, ваше благородіе!
Смотришь, действительно.
Берутъ прицелъ – выстрелъ.
Другой – выстрелъ.
Еще, еще – пристрелялись.
Безъ четверти восемь на Киньчжоуской позиціи опять все было спокойно.
Доигрались наши начальники. Пока они занимались безконечными писаніями длиннейшихъ приказовъ, рапортовъ и отношеній – противникъ не терялъ драгоценнаго времени.
Пока мы собирались производить обстоятельныя рекогносцировки, назначали и отменяли ихъ – противникъ подходилъ къ самому Киньчжоу {Пока генералъ Фокъ сумасбродничалъ на Киньчжоуской позиціи, разыгрывалъ изъ себя маленькаго Стесселя, противникъ занялъ "Самсонъ", откуда спокойно наблюдалъ за Киньчжоуской позиціей. Она у него была, какъ на ладони.}.
Впереди, подъ самымъ носомъ, противникъ сосредоточивался, устанавливалъ орудія,- а мы?
Мы привезли змей и собирались съ батареи No 20 производить рекогносцировку.
Большинство артиллеристовъ мне говорило, что внезапно открытый по позиціи огонь былъ для нихъ неожиданностью.
Въ 5 часовъ утра все мирно спали, когда заревели непріятельскія батареи, и по всей площади позиціи начали рваться снаряды.
После утренняго артиллерійскаго боя на Киньчжоу опять все спокойно. Только съ 3-хъ часовъ пополудни начали раздаваться редкіе орудійные выстрелы по показавшимся отдельнымъ группамъ противника въ долине Киньчжоу и въ стороне Сампсона.
Поручикъ Саломоновъ открылъ огонь съ своей батареи.
Огонь постепенно усиливается. Константинъ Марковичъ прямо неистовствуетъ.
Беглый огонь перешелъ въ залпы.
Его батарея не связана съ позиціей телефономъ.
Понять не можемъ, что случилось.
Послали коннаго охотника.
До него по дороге добрыхъ 3 версты.
Наконецъ все разъяснилось.
У подошвы Сампсона, между прилегающей сопкой и старой китайской импанью, обнажились густыя колонны. Противникъ вытянулся въ густыя цепи и безконечной лентой, безъ единаго ответнаго выстрела, сталъ стягиваться подъ прикрытіемъ импани противъ праваго фланга нашихъ окоповъ.
Это была лишь демонстрація.
Они хотели усилить нашу бдительность на правомъ фланге и заставить сосредоточить тамъ побольше резервовъ.
Ведь вся площадь была не больше 3-хъ квадратныхъ верстъ.
Все было, какъ на ладоне.
Исторія войнъ всего міра не знаетъ еще примера, где бы столь серьезный бой, какимъ явилось Киньжоуское побоище, для всей войны вообще, а для Артура въ частности – происходилъ на такой миніатюрной площади.
Ни одно наше движеніе не могло быть скрыто отъ наблюденій противника.
Сидя на Самсоне, который мы ему такъ предупредительно отдали – японцы видели все, буквально все.
Какая изменнически преступная деятельность нашихъ вождей.
Въ
Я охотно согласился.
Мы скоро выехали на дорогу, которая минувшей ночью вела насъ на предполагаемую рекогносцировку.
Снаряды выли надъ головами, впереди виднелись ихъ взрывы. Миновавъ наши окопы (они еще не были заняты) выехали на полосу отчужденія. Проехали последнюю заставу, влево насъ окликаетъ часовой.
– Ваше высокородіе – туда нельзя!
– Почему?
– Такъ что ихнія пули сюда попадаютъ. Онъ стреляетъ и по одиночнымъ людямъ,- съ той вотъ сопки.
– Ладно. Поедете или вернетесь, я все-таки доберусь до импани.
Двинулись впередъ, и едва обнажили себя изъ гаоляна, какъ надъ головами запели пули. Очевидно, насъ заметилъ японскій дозоръ.
Съ заходомъ солнца Соломоновская батарея замолчала. Сгущавшіяся сумерки постепенно окутывали Киньчжоу.
Получилось приказаніе: съ наступленіемъ ночи ротамъ занять окопы на правомъ фланге и быть "особенно бдительными".
Ужинъ прошелъ въ какомъ-то приподнято нервномъ состояніи. Все старались быть разговорчивыми и… молчали. Порывались лишнее выпить, и не пили.
Соломоновъ объявилъ, что, если будетъ штурмъ, его батарею въ мигъ раскатаютъ.
– У меня блиндажей нетъ совсемъ. Вместо блиндажей палатки. По летнему времени оно, конечно, пріятно, – но въ бою совсемъ непрактично. Некуда будетъ раненыхъ прятать, да и снаряды не защищены.
Полковникъ Радецкій отечески советовалъ мне вместо моей фуражки съ краснымъ околышемъ надеть стрелковую.
– Осторожность никогда не мешаетъ. Будете отличаться отъ другихъ.
Часамъ къ 9-ти все были готовы. Роты, выстроившись, ожидали на дворе.
Простившись съ подполковникомъ Радецкимъ (я на следующій его увиделъ, онъ совершенно нагимъ лежалъ въ вагоне, но уже мертвый. Все внутренности были выворочены). Мы тронулись въ путь.
Часъ спустя мы первыми заняли окопы.
Тысячи людей ждали противника, тысячи глазъ старались пронизать спускавшуюся завесу ночи. Впереди непріятель. Онъ близокъ. Онъ, если не сейчасъ, то скоро очень скоро пойдетъ на эти окопы, польется целой лавиной на притаившіяся цепи стрелковъ. Все ждали ночного штурма. Но откуда и куда онъ ударитъ?
Узкій перешеекъ, соединяющій Квантунскій полуостровъ съ материкомъ, постепенно заволакивался легкимъ туманомъ. Войска продолжаютъ безшумно занимать первыя и вторыя линіи окоповъ. Шумятъ лишь подходя пулеметы. Устанавливаются въ интервалахъ ракетные станки. Стягиваются прикрытія для батарей. Подходятъ резервы.
Только глубокій резервъ, состоявшій изъ полковъ 40-й дивизіи, тамъ, далеко за Тафашинскими высотами, спитъ. Ему есть еще время отдохнуть и проснуться по первому выстрелу.