Правила подводной охоты
Шрифт:
Я задержал дыхание в знак солидарности с ней, но сердце билось так часто, что воздуха в легких хватило лишь на полминуты.
Восемьдесят метров — восемьдесят секунд. Раньше я никогда не думал, как долго они могут тянуться.
— Рипли на дне, — наконец выдохнул взводный. — Считайте до десяти.
Губы Куста беззвучно зашевелились. На десяти он включил лебедку, и та завыла, стремительно выбирая фал.
— Время? — спросил Жаб.
— Минута сорок секунд, — ответил акустик. — Скорость
— Остынь. У Рипли рекорд задержки дыхания две минуты тридцать секунд без нагрузки. Здесь с нагрузкой, но она кислородом дышала. Успеем.
Жаб вытащил из кабины портативную реанимационную установку.
— Зато Краб без кислорода семь минут, — угрюмо прикинул Куст.
— В крови аппарата есть небольшой запас. Считай, четыре минуты.
У меня холодок пробежал по спине. Представилось, как Краб сидел на дне, ожидая неотвратимую смерть от удушья.
— Я их вижу! — Акустик присел на корточки. — Готовьтесь, салаги!
— Наконец-то! — вскочил на ноги Пас.
Мы с ним нависли над краем борта, глядя, как из глубины поднимается неясное темное пятно. Но очень быстро стало понятно, что трос тянет только Краба в жидкостном аппарате. Рипли видно не было.
«Боги морские!» — подумал я, чувствуя, как сжалось сердце.
— Рипли нет! — крикнул Куст.
— Специально отвязалась! — Жаб в бессильной злобе рубанул воздух ладонью. — Хотела ускорить подъем для Краба. Дрянь!
У меня заныло в груди. Вспомнилось, как Рипли угощала нас мясом и вареной картошкой, как она радовалась, вырвавшись с базы. Лебедка замерла. Качающийся на тросе Краб походил на удавленника — сквозь хитин было видно, как изо рта у него вывалился язык.
— Спасайте же хоть его! — Жаб покраснел от злости.
Мы подскочили, отвязали и втянули сапера на крышу. Его лицо сквозь голубоватую жидкость выглядело алебастровой маской.
— Быстро, салаги! — рявкнул Куст, срезая ножом «горшок» с горловины скафандра.
Из прорехи на броню хлынул поток «рассола», залив нас всех по колено. Жаб сунул мне кинжал, и я вскрыл им мышцы скафандра по всей длине. Руки дрожали, я уже понял, что никогда больше не увижу Рипли живой. Это была первая настоящая потеря в моей жизни, и она сразила меня наповал.
«Вот вам и первое правило подводной охоты», — горько подумал я, не в силах сдержать слезы.
Больше всего меня поразило и разозлило, что ни Жаб, ни акустик не делают ни малейших попыток спасти утонувшую. Они поняли ее жертву, приняли и забыли о ней. Возможно, с практической точки зрения их действия были оправданны — лучше спасти одного, чем потерять обоих, но смириться с этим было выше моих сил. Наконец я высвободил Краба из плена искусственных мышц.
— Вытягивай! —
— Как? — спросил я, бросив кинжал и ножны под ноги.
— За задницу!
Мы с Пасом ухватили Краба за бедра и легко извлекли из объятий скафандра. Жаб уже стоял наготове с дефибрилятором.
— Разряд! — крикнул он, прикладывая пластины к груди сапера.
Мы отскочили. Тело Краба изогнулось от высоковольтного удара. Изо рта у сапера ударил фонтан «рассола». Тут же Куст грохнулся на колени и начал делать товарищу искусственное дыхание.
— Есть пульс! — сообщил Жаб, приложив пальцы к сонной артерии Краба.
— Есть дыхание! — прислушался Куст.
Взводный раскатал на броне спальный мешок с подогревом, и мы аккуратно уложили в него сапера. Я заметил, что его щеки заметно порозовели.
И почти в тот же миг за бортом раздался надрывный кашель.
— Рипли! — выкрикнул Куст.
Мы перегнулись через борт. Рипли судорожно хватала ртом воздух, пытаясь удержаться за выскальзывающую из пальцев броню.
— Барракуда! — хрипела она, жутко закатив под веки глазные яблоки. — Вытягивайте же скорее!
Меня не надо было упрашивать, а Пас вообще проявил несвойственную ему сноровку. Мы вдвоем легко извлекли начальницу из воды и уложили на броню. Она напоминала пойманную рыбаками русалку, хватая воздух в луже «рассола». Жаб спрыгнул в кабину, и почти сразу взревел мотор. Амфибия, развернувшись на месте, устремилась к береговой черте. Наверное, гравилетчик все это время ожидал сигнала — я заметил, как запустились все четыре турбины машины.
— Даст мне кто-нибудь полотенце? — не в силах подняться, спросила Рипли.
Я только сейчас обратил внимание, что она дрожит, посинела и вся покрылась мурашками. Здесь, на прогретой броне, мне и в голову не могло прийти, какой холодной может быть вода на восьмидесятиметровой глубине.
— Пас! — крикнул я. — Притащи наши полотенца из отсека!
Пока он слезал к рюкзакам, мне пришлось заняться разогревающим массажем — кожа у Рипли оказалась холодной, как у мертвеца.
— Еще не хватало, чтобы и ты дуба дала! — бормотал я, усиленно растирая ее мокрое тело.
— И не надейся, — усмехнулась бывшая кухарка. — Огурца я точно переживу.
Майку с нее пришлось снять, поскольку она мешала разогревающему массажу. Пас принес полотенца. Дело пошло легче — мы вдвоем вытерли ее насухо, затем растерли до покраснения. Наконец Рипли оттолкнула нас и села на броне.
— Дырку на сиськах протрете, — буркнула она. — Как там Краб?
— Дышит не хуже дельфина, — довольно сообщил Куст. — Запустился с первого разряда. Когда он первый раз утонул, мы провозились подольше.