Правители тьмы
Шрифт:
Снаружи шторм, налетевший с юга, сделал все возможное, чтобы превратить этот участок Куусамо в страну Людей Льда. Завывал ветер. Вокруг общежития лежал снег, солдаты Семи Принцев добежали сюда из ниоткуда. Район Наантали лежал так далеко на юге, что солнце поднималось над горизонтом лишь ненадолго каждый день.
Внизу, на австралийском континенте, конечно, какое-то время оно вообще не взошло бы по обе стороны от зимнего солнцестояния. Фернао слишком хорошо знал это, повидав страну Людей Льда в середине зимы. Здесь у него была угольная печь, а не жаровня, в которую он подкладывал куски сухого верблюжьего
"Я буду разгребать снег", - пробормотал он: особенно подходящая парадигма. "Ты будешь разгребать снег. Он, она, оно будет разгребать снег. Мы будем разгребать снег. Вы-множественное число будете разгребать снег. Они-"
Кто-то постучал в дверь. "Минуточку!" Позвал Фернао, но не на куусаманском, а на классическом каунианском, языке, которым он действительно делился со своими куусаманскими коллегами. Просто добраться до двери заняло гораздо больше минуты. Ему пришлось подняться со своего стула с помощью трости, схватить костыль, прислоненный к стулу, и использовать их оба, чтобы пересечь комнату и добраться до дверного проема.
И все это, подумал он, открывая дверь, было прогрессом. Он чуть не погиб, когда альгарвейское яйцо разорвалось слишком близко от него в стране Людей Льда. Его нога была раздроблена. Только в последние несколько дней целители Куусамана освободили то, что от нее осталось, из обездвиживающей гипсовой тюрьмы.
Пекка стояла в коридоре снаружи. "Привет", - сказала она, также на классическом каунианском, широко распространенном языке ученых. "Надеюсь, я не помешала каким-либо важным вычислениям. Я ненавижу, когда люди так поступают со мной".
"Нет". Фернао улыбнулся ей сверху вниз. Как и большинство ее соотечественников - исключение составляли те, в ком текла немного лагоанской крови, - она была невысокой, стройной и темноволосой, с широким лицом, высокими скулами и раскосыми, как у него, глазами. Он перешел на ее язык, чтобы показать, что он делал: "Мы будем разгребать снег. Вы- множественное число будете разгребать снег. Они будут разгребать снег".
Она рассмеялась. На фоне ее золотистой кожи ее зубы казались еще белее, чем были на самом деле. Мгновение спустя она посерьезнела и кивнула. "У вас довольно хороший акцент", - сказала она, сначала по-кауниански, затем на своем родном языке.
"Спасибо", - сказал Фернао на куусаманском. Затем он вернулся к классическому языку: "У меня всегда были способности к изучению языков, но ваш отличается от любого другого, который я пытался освоить". Он неловко отступил в сторону. "Пожалуйста, входите. Садитесь. Чувствуйте себя как дома".
"Я хотела бы быть дома", - сказала Пекка. "Я хотела бы, чтобы мой муж тоже был дома. Я скучаю по своей семье". Фернао знал, что ее муж был не меньшим колдуном, чем она, но более практичным. Когда Пекка проходил мимо, она спросила: "Ты пользовался табуреткой или кроватью? Я не хочу вас беспокоить".
"Табурет", - ответил Фернао. Пекка уже сел на кровать к тому времени, как он закрыл дверь, проковылял обратно через комнату и осторожно опустился на табурет. Он поставил костыль так, чтобы до него было легко дотянуться, прежде чем сказать: "И что я могу для вас сделать сегодня утром?"
Он знал, что был бы не прочь сделать, не для нее, а с ней. Он всегда
Он молчал об этом. Судя по тому, как она говорила о Лейно, своем муже, и Уто, своем сыне, она не интересовалась им или кем-либо еще, кроме них. Заигрывать было бы хуже, чем грубо - это было бы бесполезно. Хотя Фернао был хорошим магом-теоретиком, в других отношениях он был практичным человеком. Вытянув ноги перед собой, он ждал, что скажет Пекка.
Она колебалась, что с ней случалось редко. Наконец, она ответила: "Вы проделали еще какую-нибудь работу над утверждением Ильмаринена?"
"Какое утверждение ты имеешь в виду?" спросил он так невинно, как только мог. "У него их так много".
Это вызвало у Пекки еще одну улыбку. Как и первая, она длилась недолго. "Ты знаешь, какая", - сказала она. "Неважно, сколько странных идей приходит в голову Ильмаринену, только одна действительно важна для нас сейчас".
И это тоже было правдой. Фернао вздохнул. Ему не нравилось признаваться, даже самому себе, насколько это было правдой. Здесь, однако, у него не было выбора. Указывая в окно - окно с двойным остеклением, которое помогало сдерживать зиму - в направлении последнего выброса магической энергии, которого коснулась экспериментальная группа Куусамана, он сказал: "Это была свежая трава, летняя трава, которую он собрал в середине кратера".
"Я знаю", - тихо сказал Пекка. "Свежая трава посреди... этого". Она тоже указала в окно, на снег, кружащийся мимо во власти свистящего ветра. Еще тише она добавила: "Это может означать только одно".
Фернао снова вздохнул. "Расчеты предполагали это с самого начала. Как и другие результаты экспериментов. Неудивительно, что Ильмаринен разозлился на нас, когда мы не захотели осознать, что это значит".
Смех Пекки был более печальным, чем что-либо другое. "Если бы Ильмаринен не разозлился из-за этого, он бы разозлился из-за чего-нибудь другого", - сказала она. "Злиться и злить других людей - это то, что ему нравится больше всего на свете в эти дни. Но..." Она замолчала; она также не хотела говорить о том, что логически следовало из травы Ильмаринена. В конце концов, она это сделала: "Похоже, мы действительно черпаем энергию в этих экспериментах, искажая само время".
Вот. Это прозвучало. Фернао не хотел этого слышать, не больше, чем хотел сказать. Но теперь, когда Пекка сказал это, он мог только кивнуть. "Да. Это то, что говорят цифры, конечно же". На этот раз он был рад говорить на классическом каунианском. Это позволяло ему казаться более отстраненным, более объективным - и намного менее напуганным, - чем он был на самом деле.
"Я думаю, цифры также говорят о том, что мы можем черпать энергию из этого, только когда отправляем одну группу животных мчаться вперед, а другую - назад", - сказал Пекка. "Мы не можем больше вмешиваться, чем это", - сказал Пекка. "Мы не можем больше вмешиваться… можем ли мы?" Ее голос тоже звучал испуганно, как будто она умоляла об утешении.