Правовая структуризация и систематика

Азми Дина Мамдуховна

В качестве специальных законов можно указать на федеральные конституционные законы «О Правительстве Российской Федерации» и «О чрезвычайном положении» [325] , а также на уже упоминавшиеся нами статуты «О статусе военнослужащих», «О статусе судей в Российской Федерации», «О милиции». Подобные акты, как правило, имеют «ведомственную» направленность. С одной стороны, они реализуют принципные и общие (а во многих случаях и отраслевые) законы, а с другой – содержат именно особые (особенные, специальные, «исключительные»), по отношению к актам общего и отраслевого типов, положения (которые в любом случае не должные противоречить принципным нормативным юридическим установлениям).

Таким образом, к встречающемуся в юридической литературе делению законодательных актов на общие и специальные надлежит добавить еще принципную и отраслевую (а

при желании отобразить существующую российскую юридическую действительность – и индивидуальную) составляющие. В результате получается новая классификация законов (а не простое выделение некоторых их видов по какому-либо из критериев), основанная на предметном действии (сфере содержательного распространения) нормативных правовых актов. Сами статуты при этом должны подразделяться на 1) принципные, 2) общие, 3) отраслевые и 4) специальные.

Следует обратить внимание на то, что представленная нами градация законодательных актов, помимо своей сугубо теоретической и практической значимости, естественным образом согласуется не только с основанной на том же предметном критерии системой законодательства (нормативного правового материала), но и с «принципным», «формоотображающим» и отраслевым срезами системы права, объединяет в себе различные сущностные стороны таковых.

В отношении подзаконных нормативных правовых актов можно утверждать, что действительными должны быть лишь отраслевые и специальные уровни деления. Применительно же к правовым документам еще более конкретизированного и не содержащего правовых норм толка сообразно их наименованию можно выделить лишь индивидуальное (персональное, персонифицированное) действие, подразделяющееся, в зависимости от своего основания, на три типа и «вытекающее», соответственно, из законодательных актов общего, отраслевого или специального вида. Условно группы персонифицированных подзаконных правовых актов можно назвать: 1) обще-индивидуальными, 2) отрасле-индивидуальными и 3) специально-индивидуальными.

В качестве обще-индивидуального правового документа можно указать на акт о назначении работника на должность (в частности, на распоряжение Правительства РФ «О первом заместителе министра труда и социального развития Российской Федерации»). Отрасле-индивидуальным можно считать, например, правовой акт о предоставлении конкретному лицу права на безвозмездный проезд на пригородном железнодорожном транспорте, так как этот акт будет «проистекать» из п. 2 ч. 1 ст. 6.2 Федерального закона «О государственной социальной помощи». Специально-индивидуальным, к примеру, является правовой акт о присвоении тому или иному субъекту классного чина (в том числе, например, Указ Президента РФ «О присвоении классного чина государственной гражданской службы Российской Федерации Сухорукову А.П.») [326] .

Отметим также, что не содержащие общеобязательных формально-определенных, исходящих от государства (а на международном уровне – от уполномоченных субъектов наднациональной правовой системы) поведенческих правил юридические документы могут выступать наглядным примером актов, реализующих вышестоящие, например, федеральные правовые нормы (в чем и находит свое проявление их правовой характер), в том числе и законодательного типа. Для демонстрации укажем в данной связи на распоряжение Правительства Москвы «О переименовании государственных образовательных учреждений», направленное на реализацию таких федеральных актов, как статут «Об образовании» и правительственное постановление «Об утверждении Типового положения об образовательном учреждении среднего профессионального образования (среднем специальном учебном заведении)» [327] .

Также укажем, что вопрос о роли нормативных правовых актов и иных юридических документов в контексте регламентационного воздействия на социальное поведение имеет не только теоретическое, но и существенное практическое, прикладное значение.

Так, по меткому замечанию Г. Кельзена: «…неопределенность юридического акта может быть… непреднамеренным следствием свойств нормы, им реализуемой. Прежде всего, существует неясность слова или фразы, используемой в норме; лингвистическое значение нормы не является четким, и любой, кто бы ее ни применял, сталкивается с различными возможными прочтениями. Такая же ситуация возникает там, где должностное лицо, применяющее норму, считает, что… может понять различие между ее лингвистическим выражением и волей правотворческого органа, тогда как вопрос установления последней может оставаться совершенно открытым.

В любом случае, когда буквальное значение смысла нормы считается не соответствующим воле законодателя, должны существовать возможности раскрытия последней путем обращения к другим источникам, нежели непосредственно к словесной формулировке. Традиционная юриспруденция, как правило, признает, что так называемая воля законодателя или намерение сторон, заключающих договор, могут не соответствовать словам, используемым в статуте или в сделке. Такое различие может быть полным или, в некоторых случаях, частичным, например, когда воля законодателя или намерение сторон согласуются, по крайней мере, с одним из нескольких возможных пониманий лингвистического выражения нормы. В конечном счете, неопределенность предписываемого юридического акта может быть результатом существования двух предположительно действительных норм, содержащихся, скажем, в одном и том же статуте и противоречащих друг другу полностью или частично.» [328] .

Отметим, что несоответствие идеи (сущностного предназначения) и действительного содержания юридического предписания (особенно нормативного характера) способно породить (повлечь за собой) целый ряд негативных последствий. В том числе: нарушение личностных прав; различные коллизии нормотворческой и правоприменительной практики; избыточность юридической регламентации.

Интересно, что в правоведческой науке обозначенное несоответствие вызвало весьма замысловатое восприятие (на настоящий момент, правда, не получившее существенного распространения). Оно сводится к тому, что нормативные правовые акты, принятые с нарушением формы и (или) имеющие содержательные дефекты (в том числе противоречащие вышестоящим юридическим документам) предлагается обозначать как незаконные. При этом поясняется, что поскольку незаконные нормативные правовые акты, пусть даже лишь до момента утраты ими юридической силы, имеют профильное воздействие, то их надлежит «рассматривать как самостоятельный регулятор общественных отношений» [329] .

Как видится, нормативные правовые акты, имеющие дефекты формы и (или) содержания не могут трактоваться в качестве отдельной категории (подкатегории) юридических регламентаторов социального поведения, т. е. как особый, самостоятельный вид (или подвид – в данном случае не суть важно) формально-юридического правового источника.

Фактическое действие незаконных актов, по нашему убеждению, обусловлено лишь пороками механизма юридического воздействия, ибо никто не опровергал и не отменял «золотого» правила разрешения иерархических правовых коллизий, гласящего о приоритетности правового акта с большей юридической силой. Акты, противоречащие «духу права», действительно в какой-либо определенный темпоральный момент могут воздействовать на общественное взаимодействие. Вместе с тем их следует рассматривать не в качестве самостоятельных юридических регуляторов, а как порочные элементы законодательной системы. При этом, безусловно, нужно стремиться к повышению качественного уровня нормативного правового материала, ибо погрешности юридической техники способны «свести на нет» все самые разумные нормотворческие побуждения. Но нельзя забывать и о том, что даже идеальный, с позиций технического исполнения, но «оторванный» от «идеи» права текст нормативного правового акта будет оставаться не более чем совокупностью статей, не находящих адекватного социального воплощения.

Здесь, в частности, можно вспомнить слова А.П. Дудина о том, что «противоречия между нормами права (законами) и фактическими отношениями бывают двух видов: а) противоречия существования, когда нормы права и фактические отношения представляют собой лишь различные формы выражения одной и той же сущности…; б) противоречия сущности, когда устаревшие нормы права настолько отстают от ушедших вперед в своем развитии фактических отношений, что и те, и другие превращаются в самостоятельные сущности.» [330] .

Далее скажем, что вопросы систематизации нормативных правовых актов также являются традиционно актуальными для любых правовых систем, в которых указанный вид юридических источников права получил достаточное (хотя вовсе и не обязательно доминирующее) распространение.

Это обусловлено необходимостью: 1) поддержания позитивного правового материала в актуальном («работающем», «рабочем») состоянии; 2) выявления в таковом противоречивых положений и преодоления данного порока (имея в виду потенциальное стремление к недопущению оного); 3) приведения писаных правовых норм (содержащихся в законодательных и подзаконных нормативных правовых актах) в соответствие друг другу, их системного упорядочения; 4) обеспечения максимально возможного удобства в обращении с объективированными правовыми нормами (ознакомлении с ними, их прикладном «использовании»); 5) содержательного и формального совершенствования позитивной правовой ткани (в том числе посредством укрупнения юридических документов, направленного на недопущение или устранение их необоснованного количества).