Преданные богам(и)
Шрифт:
– Чует, с-сучий потрох, что мы времени терять не с-станем, вот и выставил с-свои полки бешеных, перекрывая козьи тропы к с-себе! – досадливо прошипела Багулка, мимоходом скармливая сороку аспиду.
– Истину глаголишь, – скупо поддакнул Гармала, собирая игральные кости.
– Пробьемся, – отрезал Одолен. – Нет у нас иного выбора. Нельзя ворожею давать возможность навести еще какой сглаз али морок, – он поднес к глазам ладони, слегка подрагивающие, сжал и разжал пальцы. Покосился на Багулку, недобро ухмыльнувшись. – Не зря ж я свою зазорную
Супротив целой армии? У Червы непроизвольно сжалось сердце, хоть и не было у нее к новоявленному братцу особых родственных чувств. Однако же не дозволено волхвам стольких умерщвлять!
– Издохнешь, – не церемонясь, озвучил ее мысли Бронец.
– Навряд ли, – Одолен огладил клин бородки, задумался и невнятно пробормотал. – Мне даже этого, чтоб отмучаться для искупления, не хватит.
Повисло неловкое молчание. Каждый украдкой гадал, что такого мог сотворить волхв, что искупает вину столькими мучениями и самобичеваниями. Каждый втайне боялся услышать ответ, и оттого витавший в стылом воздухе вопрос так и не был озвучен.
Переглянувшись и крепче стиснув оружие (Бронец подобрал и без лезвия тяжелое древко бердыша), все нестройно потянулись к выходу. Закат давно отгорел, и небосклон налился бархатной синевой. Россыпи звезд сияли яхонтами княжьей сокровищницы и чудились низкими, близкими, только руку протяни. Полная, желтоватая луна торжественно выходила из-за гор, освещая все на версты вокруг, как днем.
Далеко-далеко на юге алели точки костров кочевников. В подгорных деревушках в домах дрожал уютный свет лучинок. Пахло дымом и луговыми травами.
Кони, оставленные у подножия утеса, забеспокоились. Всхрапнула серая в яблоках тонконогая Пеплица с изящно выгнутой шеей. Заржал игреневый Лиходей, тряхнув светлой гривой. Ударил землю пудовым копытом вороной, громадный Норов. Ему вторил ритмичный топот множества ног, словно рокот неумолимого девятого вала, надвигающийся с востока.
Все, как один, повернулись направо. С утеса горная долина открывалась, как на ладони. И по ней, чеканя шаг, шло воинство. В куяках и с оружием. В лунном свете сверкали ножны мечей и плечи луков. Навскидку, под две сотни. Потроха у Ганьки сделали цирковой кульбит.
Неужто Цикута, пользуясь возросшей властью, собрал народное ополчение?! Как он задурил этим несчастным головы? Небось, заявил, что в пещере Последнего вздоха хоронится ворожей. Вполне в духе хитромордых яломишт, так их растак!
О том, что Ганька и сама варрах, а значит яломишта, она как-то запамятовала.
Сотни глаз, по-звериному мерцающие, отражали лунный свет. Пена бешеницы падала хлопьями из оскаленных, вытянутых полнолунием пастей. Нетерпеливо били под коленями хвосты. Угрожающе топорщилась шерсть: черная, бурая, красная, серая, рыжая, полосатая, пятнистая. На сторону Цикуты встали берендеи, волколаки, яломишты и арыси аж из трех княжеств, допрежь враждующих.
Заметили их сразу же. Долину огласил торжествующий вой, перемежаемый хрипом
С шеи Багулки в воздух яростно сорвался аспид и как стервятник закружил над приближающимися врагами, плюясь ядом, окатывая мелкими кислотными брызгами по дюжине врагов за раз. Бешеные взвыли вновь, но на сей раз от боли. Багулка напружинилась, как змея перед броском, моргнула третьим веком и досадливо зашипела:
– Без с-света Солнца я не вс-сесильна! Но, чем смогу, помогу! Как и обещалась за шкуру царевны нашей! Мчите к козьим тропам! – наказала она и выпустила гюрзу.
Ее кожа покрылась серо-коричневой чешуей, тело стало плоским, а ноги соединились в длинный, толстый хвост, отчего одежда свалилась на пол. Клыки из-под верхней губы вылезли на добрый вершок.
Ганька от этого зрелища перепугалась до усрачки, но, продолжая доблестно лицедействовать, ухитрилась состроить по-дурацки восторженную рожу.
На хвосте Багулка соскользнула с утеса на равнину и вскинула к небу когтистые руки, что-то грозно прошипев на полозецком языке. Из-за гор вдруг громыхнуло и на небо, затмевая полнолуние, выползла туча.
– Благодарствую, волхвица! – крикнул Бронец ей вослед, хватая за руку Червику, и спрыгнул с утеса, на ходу обращаясь беовульфом. – Помощь твою вовек не забудем!
Черва фыркнула (нашел перед кем метать бисер!), но влезать милостиво не стала. В конце концов, было бы до кого снисходить!
Бронец запрыгнул на Норова, сажая ее себе за спину, и крикнул Ганьке и Гармале, чтоб забирали Лиходея. Одолен уже неласково пришпоривал гарцующую Пеплицу.
Багулка стрельнула языком, пробуя обещание Бронца на искренность, и со звонким «иэх!» с оттягом опустила руки, словно с трудом с них что-то стряхивая. Половина неба, закрытая тучей, ослепительно сверкнула, озаряя нещадной белизной долину.
Среагировать Черве позволила лишь ее хваленая скорость и умение вначале делать, а затем думать. Глаза она зажмурить не успела, оттого ослепла на пару мгновений, но вот руки к ушам метнулись сами. Вовремя. Треск раздался оглушительный, сухой, деревянный, будто громадный топор расколол в щепки сотню поленьев разом.
Молния ударила прямиком в центр вражеского воинства. В воздух взвились крики и скулеж. Кто-то снова выстрелил, но ветер вновь отвел стрелы. Трава занялась огнем. В рядах бешеных образовалась проплешина с обугленными телами, куда Бронец тотчас галопом направил Норова. Со всех сторон раздался скрежет освобождаемых от ножен мечей.
– С-скорее! К козьей тропе! – поторопила Багулка, запрыгивая к Одолену на Пеплицу.
Черва перекинула ноги через круп Норова, садясь задом наперед, и с нечеловеческой скоростью принялась опустошать колчан в нападавших на них со спины.