Предсмертные слова
Шрифт:
«Счастлив, счастлив умереть за царя!» — задыхался от распиравшего его верноподданнического чувства российский премьер-министр ПЁТР АРКАДЬЕВИЧ СТОЛЫПИН, раненный двумя пулями Мордыхая (Дмитрия) Гершовича Богрова в Киевском оперном театре. Там давали новую постановку парадного спектакля «Сказка о царе Салтане» по случаю 50-й годовщины отмены в России крепостного права. В антракте между вторым и третьим актами Столыпин стоял перед опустевшим партером в вольной позе спиной к оркестру и беседовал с одним из знакомых. С кресла № 406 в 18 ряду партера поднялся неизвестный молодой человек в парадном чёрном фраке и, приблизившись к премьеру, дважды выстрелил в него из восьмизарядного револьвера «браунинг», прикрытого театральной программкой. От мгновенной смерти Столыпина спас крест Святого Владимира — именно в него угодила вторая, надпиленная пуля, нацеленная прямо в сердце, и, отрикошетив от ордена, ушла в подбрюшье, разорвав печень. Премьер нашёл ещё в себе силы положить на обитый красным бархатом барьер оркестровой ямы фуражку
Вот и отчаянный бомбометатель, эсер ИВАН ПЛАТОНОВИЧ КАЛЯЕВ, убийца военного генерал-губернатора Москвы Сергея Александровича, перед повешением в Шлиссельбургской крепости, с петлей на шее, огласил своё последнее слово: «Я счастлив за себя, что с полным самообладанием могу отнестись к своему концу». Четвертого февраля 1905 года Каляев бросил возле Никольских ворот Московского Кремля бомбу в экипаж градоначальника, дяди царя, разорвав его тело на куски, — сердце великого князя было найдено потом на крыше одного из кремлёвских зданий и погребено в Алексеевском храме Чудова монастыря. И при аресте Каляев заявил: «Я счастлив, что исполнил долг, который лежал на всей России!»
«О, как я счастлив!» — говорил легендарный основатель «Русских сезонов» за рубежом СЕРГЕЙ ПАВЛОВИЧ ДЯГИЛЕВ, сгорая от неизвестной болезни в номере на пятом этаже гостиницы «Бей-де-Мер» на острове Лидо в Венеции. Он только что в последний раз пришёл в себя, выйдя из бредового состояния, и увидел перед собой навестившую его обожательницу и покровительницу Мисю Серт. «Как тебе, мой единственный и верный друг Мися, идёт белый цвет. Носи всегда белое». И вдруг, почему-то перейдя на русский язык, сказал ей: «Мне кажется, словно я пьян… Но счастлив я был только в детстве…» Его голова поникла, и первый луч взошедшего солнца осветил две огромные слезы, скатившиеся по лицу Сергея Павловича. «Это конец», — подошёл доктор Бидали. Так закончился для Дягилева 57-й год его жизни и 22-й сезон его труппы «Русский балет». Буквально за день до кончины он потребовал, чтобы его переложили на другую постель, что, по старому русскому поверью, предвещает близкую смерть. После службы в церкви святого Георгия усыпанный цветами гроб с прахом Дягилева в сопровождении четырёх чёрных гондол перевезли на русское кладбище острова Сан-Микеле. На его памятнике выбиты слова самого мэтра: «Венеция, постоянная вдохновительница наших успокоений».
В час пополудни министр внутренних дел Российской империи ДМИТРИЙ СЕРГЕЕВИЧ СИПЯГИН вошёл в подъезд Мариинского дворца. Когда с помощью швейцара он снимал шубу, к нему подошёл молодой человек в военной форме адъютанта и подал ему запечатанный пакет: «От его императорского высочества». После чего спокойно вынул бельгийский револьвер тяжёлого боя и дважды выстрелил в министра. Смертельно раненный в полость живота и шею, тучный Сипягин повалился на пол, а террорист (это был исключённый из Киевского университета студент Степан Балмашов) склонился над ним и процедил: «Не будешь больше писать циркуляры». Первыми словами министра, когда он очнулся, были: «Послали ли за женой?..» А потом, то проваливаясь в глубокий обморок, то приходя в себя на короткое время, всё говорил: «Сообщите государю… Скажите государю, что я умираю за него… Желаю ему здоровья… Желаю счастья его Императорскому Величеству… И я счастлив…»
«Никогда в жизни ещё не было мне так хорошо», — сказал жене, Гедвиге Понтусовне, баловень судьбы и любимец женщин ГУСТАВ МОРИЦ АРМФЕЛЬД, шведский генерал, дипломат и царский сановник на русской службе, и умер с наступлением вечерних сумерек после краткой агонии. Весь день перед кончиной он провёл на балконе дачи, любуясь богатой природой Царского Села. Вот так, лучшим днём в его жизни стал день смерти!
«Никогда ещё не чувствовал себя так хорошо», — теми же словами, что и Армфельд, закончил свою жизнь и известный американский киноактёр ДУГЛАС ФЭРБЕНКС.
«Не было более счастливого и мирного дня в моей жизни», — прошептал дочери Аделаиде ЛЮДОВИК ПЯТНАДЦАТЫЙ ОБОЖАЕМЫЙ, прямой потомок Людовика Святого. С распухшим, почти чёрным лицом («лицом мавра или головой негра»), мучимый «дряблостью мысли и страсти», король умирал от чёрной оспы. Он заразился ею неделей ранее в своей опочивальне, «испытав непомерное удовольствие» от
Вот и швейцарский почтенный богослов, оратор, писатель и философ ИОГАНН КАСПАР ЛАФАТЕР, вставший на пути гренадер маршала Массены, когда те гнались за безоружным русским офицером по узкой улочке его родного Цюриха. «Не сметь!» — очень громко и внятно сказал он французским солдатам и встал прямо перед стволами их винтовок. Один из них выстрелил, и высокий ростом Лафатер, одетый в чёрный пасторский сюртук, сделал шаг вперёд, затем низко наклонился и упал набок. Истекающего кровью, его уложили на носилки. «Бог видит, как я рад», — прошептал «цюрихский мудрец» и отдал богу душу.
Великий итальянский кинорежиссёр ФЕДЕРИКО ФЕЛЛИНИ, практически парализованный, сбежал из госпиталя в Римини, когда узнал, что его жена, актриса Джульетта Мазина, умирает в онкологической клинике в Риме. А на вопрос друга сценариста Гуэрра: «Ты не боишься умереть в пути, Федерико?» — ответил: «А тебе не кажется, Тонино, что это могло бы быть прекрасным путешествием?» Он проехал пятьсот километров и слёг в больничную постель рядом с Джульеттой. Они выписались из клиники одновременно 15 октября 1993 года и прямиком отправились в ресторан. За ужином Джульетте вдруг отчего-то стало ужасно грустно, на глаза навернулись слёзы. «Не плачь, Джельсомина, — сказал ей Федерико, назвав её именем героини из фильма „Дорога“. — И как же мне хочется влюбиться в тебя ещё раз!» И спустя мгновение упал. Этот последний жест Феллини стал истинным гимном любви к жене. ДЖУЛЬЕТТА МАЗИНА пережила мужа всего на пять месяцев. И сказала перед смертью: «На Пасху я буду вместе с Федерико… Положите мне в гроб его фотографию… Она там, на тумбочке, возле кровати… Какое же это счастье…»
«Чёрт бы меня побрал! — воскликнул со смертного одра некий доктор ХОЛЛИДЭЙ. — Но это было забавно».
«Пушечный король» ГУСТАВ КРУПП, который самолично присвоил своё имя чудовищному осадному орудию «Толстый Густав», обстреливавшему наш Севастополь летом 1941 года, умирал в своём райском замке «Блюнбах» в Австрийских Альпах. Глубокий старец лежал наверху, в холодной спальне, стены которой были увешаны сотнями голов убитых на охоте медведей, оленей, вепрей и их шкурами, и вздрагивал при малейшем шуме. По замку гуляли ледяные сквозняки и хлопали бесчисленные двери. «Ах, мой бог! — слышался тогда из постели скрипучий голос Густава. — Берта! Бертольд! Где же вы, чёрт бы вас всех побрал?» Где-то опять со стуком захлопнулась дверь, и старик разразился площадной бранью: «Чёрт побери!.. Проклятье!.. Зараза!.. Какого чёрта!..» И умер с этими непотребными словами.
Вечером 17 мая 1799 года ПЬЕР-ОГЮСТЕН КАРОН, принявший после первого брака фамилию Де БОМАРШЕ ужинал в кругу друзей, первых гурманов Директории, в своём доме возле Сент-Антуанских ворот в Париже. Стол у разбогатевшего автора пьес «Севильский цирюльник» и «Безумный день, или Женитьба Фигаро» просто ломился: суп из раков, осетровая головизна в шампанском, Йоркская ветчина на токайском вине, тюрбан из кролика а ля Ришельё, матлот из угрей, дрозды в сухарях, жареные перепёлки, волован под бешемелью, соте из красных куропаток, картофельный салат с трюфелями, пудинг по-орлеански, салат из ананасов и ванильный щербет! И всё запивалось замороженным розовым и тонким бордоским вином! Неожиданно жена Бомарше, Мария-Тереза, «почувствовала себя неважно», он поднялся с ней в спальню, поцеловал и посоветовал: «Прими необходимые меры». Последним из гостей уходил книготорговец Мартен Боссанж, и, провожая его до дверей, Бомарше продолжал начатый с ним разговор: «Наконец-то у меня есть всё, чего я хотел…» Ещё бы, первый часовщик Франции, контролёр королевской трапезы, королевский секретарь, учитель музыки в Версальском дворце, спекулянт-подрядчик и поставщик невольников в колонии, карточный шулер и шпион Франции, Бомарше добился в своей жизни многого. «Счастлив ли я? Ах, радость не в наслаждении, но в погоне за ним». И это были последние слова великого комедиографа. В половине двенадцатого он остался один и прошёл в свою комнату. А утром 18 мая «…я нашёл гражданина Бомарше мёртвым… он лежал на правом боку… гражданин скончался от апоплексического удара… Виаль, военный врач при Парижском арсенале».