Прекрасная Габриэль
Шрифт:
Сюлли был откровенен, когда хотел, и выражался лаконически, как спартанец.
— Нет, маркиза, — отвечал он, — я не стану отговаривать вас более того, сколько требует приличие.
— В политике приличие не считается, неужели вы посоветуете королю насильно удержать меня?
— Ну нет, — сказал он, — хотя я имею к вам дружбу и уважение, которые вы можете испытать, но…
— Но вы предпочитаете, чтобы я была в Монсо, а не в Лувре.
— О! не вы стесняете, а любовница короля.
—
Эта ангельская доброта сделала более впечатления на сурового гугенота, чем он ожидал. Смотря, как великодушное создание отирало свои слезы, из которых ни одна не была смешана с горечью, он сказал себе, что действительно Генрих никогда не найдет такого ангела, и упрекал себя, что не более пролил бальзама для излечения такой благородной раны. Он показался себе грубияном и подыскивал средство опровергнуть свои слова, признаваясь себе, что он сделал совсем не то, что поручил ему король. Но так как совесть его радовалась, что он оказал услугу государству и королю, он остановился в ту минуту, когда хотел загладить свою вину.
— Я ухожу, — докончил он с уважением, в котором не было ничего притворного, — передать его величеству, что я не успел вас удержать.
— Ступайте, — сказала она с улыбкой, — и не слишком хвастайтесь, как вы трудились.
Это было ее единственное мщение. Кроткая женщина протянула свою белую руку этому палачу, который поспешно ушел, унося с собой победу и угрызения. Он не дошел еще до передней, в которую провожала его Габриэль, когда послышались шаги запыхавшегося человека, который кричал:
— Эй, вы, лошади, не бренчите так громко; вы еще не уехали, черт побери!
Это был Крильон, которого бедный Генрих отправил также, угадывая, что у его первого посланника не хватит энтузиазма.
— А! месье де Росни, — сказал он. — Ну что, маркиза убедилась?
— Нет, — отвечал Росни, досадуя, что явился этот новый сподвижник, — маркиза настаивает и хочет ехать.
Габриэль, вооружившись мужеством, сказала:
— Это правда, я еду.
— О нет! Маркиза, — перебил Крильон, — вы должны прежде меня выслушать.
Росни воротился в комнату. Ему любопытно было послушать этого оратора, красноречие и остроты которого возбуждали в нем некоторое беспокойство.
— Вас ждет
Росни еще колебался.
— А! у вас нет сострадания, — сказал он, — король ждет и плачет.
Росни, кусая усы, вышел.
— Да, — продолжал Крильон, взяв за руки маркизу и отводя ее к окну, — он в отчаянии, это раздирает сердце; разве вы допустите это? Король французский с красными глазами!
— А у меня разве сухие глаза?
— Ба! Вы женщина; и отчего вся эта комедия, вся эта огласка? Оттого что король был в маскараде, оттого что он вас обманул, что он, может быть, обманывал вас уже тридцать раз, и вы не сердились за это… Хорошо, славные глупости я говорю, — продолжал он, увидев, как помрачилось лицо Габриэль, — это чистая выдумка. Король никогда вас не обманывал, даже третьего дня. Он рассказал мне все подробно. Не стоит даже нахмуривать брови. Черт побери! Разве ваш сын вырастет и не будет обманывать женщин, а вы станете смеяться? Смейтесь же.
Габриэль пролепетала несколько слов с прерываемыми вздохами. Это были те же жалобы, те же намерения, запечатленные кротким упорством, которое отличает добрые сердца, несправедливо оскорбленные.
— Если вы уезжаете из самолюбия, — сказал Крильон, — это напрасно. Что сделал король? Он сам просил вас, посылал других вас просить; ваше самолюбие выгорожено, но берегитесь, вы преувеличиваете!.. Как! Этот любезный король имеет ребенка, прекрасного ребенка, только что окрещенного; он привык уже к его ласкам, а вы отнимаете у него этого ребенка, его крошечного собеседника!.. Это жестоко, это дурно! Не делайте этого, потому что я скажу, что у вас злое сердце.
— Любезный месье де Крильон, не увеличивайте моего огорчения. Не заставляйте поколебаться мою решимость. Мне остается только мой ребенок и Бог.
— А я? — вскричал добрый кавалер, растрогавшись. — Я обещал королю, что вы останетесь, и если бы мне пришлось лечь поперек двери, вы не уедете.
Крильон еще говорил, когда на лестнице раздался запыхавшийся голос, кричавший:
— Я хочу говорить с кавалером де Крильоном!
— К черту скота! — пробормотал Крильон, остановленный в своем красноречии.
— Скажите, что я его гвардеец.
«Мне-то что до этого?» — подумал Крильон.
— Что меня зовут Понти и что я пришел сюда по случаю очень большого несчастья.
— У этого негодяя всегда бывают несчастья, — сказал Крильон Габриэль, — но пусть его великое несчастье ждет.
— Прибавьте, — ревел голос, — что я пришел от месье Эсперанса.
Крильон бросился к лестнице, наклонился через перила и закричал громовым голосом:
— Иди сюда, дуралей!