Преступник
Шрифт:
Она поднесла руку к глазам.
Плачет… Жалеет мальчишку! Ихсан-эфенди опустился на колени, поднял на Шехназ глаза.
— Спасибо тебе, детка моя! Аллах все видит. Вознаградит тебя за доброту! Спасибо тебе!
Он взял ее руку. Рука была маленькая, пухлая, горячая. Долго целовал и гладил ее, как маленького голубя, потом взял вторую руку, положил одну на другую, сжал и снова поцеловал. Шехназ не противилась.
Аллах милостивый, что это? Никогда еще она не была
— Шехназ, дорогая моя! — умолял он дрожащим голосом. — Прошу тебя, не стирай сама. Я найму прачку. Ты моя госпожа. Для тебя ничего не пожалею. Весь мир бы отдал! Не стирай сама. Мы найдем прачку!
— Вчера ты слишком много выпил…
— Не сердись. Ведь ты же сама разрешила мне, уважила старика.
— Я думаю о твоем здоровье. А так, что же? С порядочными людьми, дома, почему не выпить? Хоть каждый вечер! И мне веселее будет.
— Правда? Ты правду говоришь, Шехназ?
— Ну да! Вот только…
— Что?
— Как бы сплетни не пошли! Этого я боюсь.
— Какие сплетни?
— Будто ты не знаешь наших соседей. Такого наговорят — не обрадуешься!
— Что же они могут сказать?
— Откуда я знаю? Начнут судачить: то да се… Приводит в дом молодого неженатого мужчину, при молодой жене выпивает с ним. А вообще-то тебе виднее…
Ихсан-эфенди вспылил, как в былые дни, когда его называли Бомбой.
— Мне все равно! Кому какое дело! Пусть себе плетут всякую чепуху. Не думай об этом. Лишь бы тебе было хорошо.
Шехназ не слушала его, она думала об Адеме. Пойти к нему? Может быть, он еще не ушел? Вот если бы не ушел!..
У нее заблестели глаза.
Сейчас же! Она подкрасится, оденется получше… Зачем ей этот противный старик?
Она оттолкнула мужа и поднялась по лестнице.
Ихсан-эфенди вернулся к действительности. Он опять опаздывает, и намного больше, чем обычно. Бухгалтер снова рассердится, а эти молокососы начнут хихикать. «Ну что? Как дела, а?..»
Через четверть часа разнаряженная, накрашенная Шехназ сошла вниз.
— Я пойду к тетушке Мухсине, скоро вернусь…
— Иди, мое золотко, иди, детка!..
Она с раздражением закрыла дверь. «Золотко! Детка!»
Солнце уже поднялось высоко. У «Перили Конака», как всегда, играла детвора.
Звонко, на весь квартал, кричал разносчик кислого молока.
Адем еще не ушел. Он сидел под абрикосовым деревом во дворе и прочищал ножом старые автомобильные свечи.
Старуха принесла скамейку. Шехназ села напротив Адема. Он не обращал на нее внимания, склонился над работой.
— Ну что? — спросила тетушка Мухсине.
— Ничего. — Шехназ пожала плечами.
— Мальчишка не проболтался?
—
Адем усмехнулся.
— Меня он тоже недолюбливает.
— Почему?
— Не знаю.
— Невоспитанный грубиян, — сказала Шехназ. — Видеть не могу его морду. Когда-нибудь скажу: или я, или он.
— А старик как?
— Что?
— Не ревнует?
— Что ты! — сказала она с улыбкой.
Адем взглянул на мать. Она поднялась.
— Схожу на рынок за овощами. Вы посидите, я скоро вернусь. Хорошо?
Шехназ покраснела до ушей.
— Только ненадолго.
— Нет-нет, я мигом сбегаю.
Она взяла сетку и ушла.
— А если даже надолго? Тебе-то что? — спросил Адем, не поднимая головы.
Шехназ улыбнулась.
— Отвечай же!
Она встала.
— Не знаю.
Адем полил свечи бензином и зажег спичку. Появился легкий синий язычок пламени.
— Иди в дом, я сейчас. — Он выплюнул сигарету.
Шехназ заложила руки за спину.
— Иди же! — повторил Адем.
Их взгляды встретились. Шехназ снова улыбнулась.
— Что делать в доме?
— Ничего. Посидим поговорим!
Адем вылил из бутылки на ладонь черную жидкость, пахнущую бензином, сильно растер ее, снова полил и растер; вытер руки начисто; подошел к крану, долго их намыливал. Шехназ зашла в дом, подала полотенце.
Адем покосился на нее.
— Вот видишь, какая у нас грязная работа.
— Подумаешь!
— Нет, не подумаешь. Я не хочу всю жизнь жить в грязи.
Он вытер руки и отдал ей полотенце.
— А что ты сделаешь? — спросила Шехназ.
— Что сделаю? Заведу свое такси — вот и будет хорошая жизнь. Куплю машину.
— А деньги?
— Посмотрим… Может, аллах пошлет мне невесту с приданым тысячи так в три-четыре.
Шехназ взглянула на него. Три-четыре тысячи… Это не казалось ей недоступным.
— А хватит столько?
— Ну, тысяч пять.
Адем взял ее за руку..
— Пойдем в дом.
— Нельзя сейчас!
— Почему?
— Мать придет.
— Ну и пусть!..
— Что ты! Стыдно!
— Так ведь мать больше меня для нас старается. Думаешь, она не знает?..
Он поднял ее и внес в дом.
Маленькую комнатку слабо освещало узкое длинное окно, выходящее в темный переулок. В одном углу стояла неприбранная постель Адема, в другом — старая деревянная тахта, накрытая желтым с красными цветами покрывалом.
Он опустил Шехназ на тахту. Сел сам.