Преступник
Шрифт:
— Ну, иди домой, Джеврие!
— Хорошо, Джевдет-аби!
Джеврие остановилась, замерла и вдруг растаяла в темноте. Она думала о бабке. Та, наверное, ждет ее. Ох, и достанется!
Джевдет тоже вспомнил о старухе. Бабка часто била Джеврие, а уж сегодня, конечно, давно палку припасла. Он подбежал к стене «Перили Конака», вынул из кармана мел и снова написал большими буквами: «Отряд „Красный шарф“. Да здравствует Храбрый Томсон!» И нарисовал ковбоя в широкополой шляпе. Такого, как в прошлый раз.
Джевдет сунул мел в карман, быстро спустился к бараку.
Сквозь
— Где шлялась? — донесся сердитый голос старухи.
— Не хочу так зарабатывать деньги, бабушка… Не хочу! Не буду красить губы, танцевать… — Тоненький голосок Джеврие дрожал.
— Раньше ты этого не говорила. Кто тебя научил?
— Никто.
— Нет, научили, дрянь такая!..
— Говорю, никто! Никто! Никто!..
— Я знаю, кто тебе мозги крутит. Ну, подожди!..
На минуту в комнате стало тихо. Потом Джеврие закричала. Старуха била ее палкой.
— Вот тебе! Вот тебе! Не будешь его слушаться! Не будешь!..
Джевдет с трудом себя сдерживал.
— Хороший мальчик, говоришь? — ворчала Пембе. — Был бы он таким, разве подохла бы эта ведьма?
Его мать называли ведьмой! Этого Джевдет уже не мог вынести.
Он вбежал в комнату, загородил собой Джеврие. Отнял у старухи палку.
— Не смей бить ее! Не смей! Вот увидишь, заявлю в полицию! Знаешь, что тебе будет за твои дела?
Опять полиция! Что за напасть? Старуха не переносила этого слова. За ней водилось немало грехов. А Джеврие была не первой «внучкой». А вдруг и вправду донесут?
— Прости меня, сынок! — залебезила она. — Прости, старую! Пальцем ее больше не трону. Вот увидишь! — А сама думала: «Надо увезти девчонку, спрятать подальше. Да вот куда? В Эдирне или в Текирдаг? [41] Раньше не девка была, а клад. Просила милостыню и все до последней монеты отдавала… Танцевать научилась, стала красить губы, садилась на колени к гостям в кофейнях. А теперь вот, пожалуйста… Все пошло прахом. Перестала слушаться. Сколько денег пропало! Разорение одно. Раньше бы мальца отвадить. А вредный! Надо с ним поосторожней».
41
Эдирне, Текирдаг — небольшие города европейской части Турции, расположенные недалеко от Стамбула.
Старая Пембе погладила Джевдета по спине.
— Я ведь тебе в бабушки гожусь, сынок. Упокой аллах душу твоей матери! Пусть она спокойно спит! Так уж у меня вырвалось, ненароком. Не сердись на меня.
— Прости ее, Джевдет-аби. Она нечаянно. Правда, нечаянно. — Джеврие взяла его руку, погладила, коснулась губами.
Джевдет взглянул на старуху.
— Хорошо, пусть так. Прощаю.
Цыганка, заискивающе улыбаясь, проводила его до двери.
По вечерам квартал всегда был погружен в темноту. На узких улочках ни души. Только у парадной двери дома зубного врача тусклым светом мерцал маленький уличный фонарь. Но на этот
У дома сидела тетушка Зехра.
— Вай-вай-вай, сынок, — покачала она головой, — если бы покойница видела тебя с этим лотком!
— Я доволен своей работой, — ответил Джевдет.
— Доволен или не доволен, ничего уж не поделаешь. Поневоле будешь доволен. Послушай-ка, у вас сегодня гости…
— Кто?
— Шофер Адем с матерью.
— Что им надо?
Соседка пожала плечами:
— Откуда я знаю!
Джевдет не хотел звонить. Откроет отец. Опять будет ворчать, расспрашивать. В его чуланчик можно было попасть через дом соседей.
— Можно, тетушка Зехра?
— Иди, сынок, иди.
Он сбросил в своей комнатке лоток, вышел на кухню. Сверху долетел веселый смех мачехи.
«Что это с ней сегодня? Всегда молчит или дерет глотку, а тут веселая. Да еще как смеется…»
Новый взрыв смеха.
Джевдет отошел от крана. «Умоюсь потом. Что там такое? Почему она так смеется?»
Он тихонько поднялся по лестнице, встал на цыпочки и осторожно выглянул в переднюю. За уставленным бутылками и тарелками столом сидели шофер Адем, его мать — тетушка Мухсине, мачеха и отец. Мачеха и Адем сидели рядом, наклонившись друг к другу, и о чем-то шептались.
Отец дремал. Голова свесилась на грудь, глаза были закрыты.
Мать Адема с безразличным видом помешивала ложкой в тарелке. Все окружающее ее, казалось, совсем не интересует.
О чем говорят шофер Адем и мачеха? Джевдет терялся в догадках. Эх, превратиться бы в мотылька, подлететь к ним и подслушать!
Последнее время отец часто бывает с шофером Адемом. А ведь еще недавно, возвращаясь с работы, он говорил: «Опять встретил этого Адема. Настоящий разбойник!» С чего бы вдруг такая дружба с «разбойником»?
Отец грузно повалился на стол и захрапел. Адем и мачеха встали, подняли его и унесли в комнату.
Ихсан-эфенди крепко спал. Он давно не пил, и ракы свалила его. Он лежал на спине — полуоткрытые остекленевшие глаза, крепко сжатые вставные зубы.
Шехназ нагнулась, сняла с мужа очки, положила их рядом с будильником. Прошла в свою комнату. Адем схватил ее за руку.
— Твоя мать здесь, — прошептала она.
— Ерунда!
— Хотя бы дверь закрыл…
Адем взглянул на мать: та по-прежнему с безразличным видом помешивала ложкой в тарелке.
Он закрыл дверь.
Старуха скривила губы в улыбке. Она ждала этого. Все идет как по маслу. Соседка влюблена в ее сына. А раз так, не надо упускать случая. Ихсан-эфенди служит на большой фабрике, имеет дело с деньгами и, уж конечно, приберег кое-что. А кому, как не Шехназ, это достанется?
Она вспомнила свою молодость. Однажды, лет тридцать назад, в такой же летний вечер она осталась одна с Мюфитом-эфенди, торговцем, их дальним родственником. Дьявол ли попутал, аллах ли допустил…