Преступник
Шрифт:
Хриплый мужской голос затянул в доме песню. Шофер Адем…
Джевдет снова помрачнел:
— Ну, иди домой, Джеврие!
Она взяла его за руку:
— Почему Джевдет-аби?
— Иди! Так будет лучше.
— Хорошо, я пойду.
Она растаяла в темноте.
Джевдет постучал. С лампой в руке появился отец. Он с трудом стоял на ногах.
— Почему так поздно?
Джевдет не ответил и проскользнул в свой чуланчик, зажег лампу. Странно: всегда закоптелое стекло блестело. Комнатка тоже
Отец стоял в дверях.
— Ты не ценишь свою мачеху, — сказал он.
Джевдет едва удержался, чтобы не рассказать о вчерашнем.
— Адем-аби хотел купить тебе журнал, а ты морду воротишь. Ну и ну!..
— Мне ни от кого ничего не надо!
— А-а!.. Три дня всего торгует, и уже нате вам! Важная персона!
— Совсем не важная…
— С таким характером тебе плохо придется…
— Ну и что?
— Хлебнешь горя!
«Мне ведь будет плохо, не тебе! Лучше за собой смотри!» — хотел сказать Джевдет.
Ихсан-эфенди нетвердой походкой направился к лестнице. Сегодня ему не хотелось портить себе настроение. Отколотит паршивца и в другой раз.
Стол ломился от яств: отбивные котлеты, жареные потроха, бутылки с ракы во льду. Адем и Шехназ сидели рядом.
Ихсан-эфенди вошел невеселый. Поставил лампу на деревянный сундук и вернулся на свое место. Лицо его осунулось, побледнело. Он, казалось, ждал вопросов, но жена и гость молчали. Старик потянулся за рюмкой, осушил ее одним духом, запил водой со льдом.
— Не нравится мне этот мальчишка! — тяжело вздохнул он.
Шехназ и Адем переглянулись.
— Очень упрямый, — пробормотал Адем. — Сын пошел не в отца.
— Он и мизинца отца не стоит! — добавила Шехназ.
Ихсан-эфенди совсем опьянел. Кто это? Шехназ? Шехназ, которая годится ему в дочери! Значит, она его любит.
Он снова взял бокал, поднял его.
— Будь здорова, дорогая! Пью за тебя! Целый мир для меня — ничто, ты — все! Ради тебя я готов пожертвовать не только Джевдетом.
Ихсан-эфенди заплакал. Пошатываясь, подошел к жене, обнял ее, стал целовать.
— Ну, хватит, дорогой, хватит! Я отведу тебя в комнату. Стой, а то сейчас упадешь. Не будешь слушаться — я рассержусь!..
8
Ихсан-эфенди потянулся к будильнику. Снова стало тихо. Сейчас он спустится на кухню, разожжет примус, нагреет воду для посуды, потом поставит чайник.
Голова болела, во рту был неприятный привкус. Ихсан-эфенди медленно спускался по лестнице. У двери он заметил лоток. Обычно Джевдет в это время уже уходил.
Ихсан-эфенди заглянул в чуланчик.
Сын спал, уткнувшись лицом в чистую подушку.
Ихсан-эфенди вспомнил вчерашний вечер. Мальчик
Мальчишка — дрянь, грубый, упрямый. Но все-таки его сын. Кто еще о нем позаботится? Ведь это Стамбул! Чего только не случается с такими, как он! Может связаться с хулиганами, набраться дурных привычек.
Он вспомнил покойную жену.
Она мечтала, чтобы Джевдет стал доктором. Ему тоже хотелось, да все пошло не так. Мальчик не окончил даже пяти классов. А то поступил бы, как внук Абдюссамеда в морскую школу.
В доме мальчишка — причина раздора. Хорошо еще, что Шехназ добрая женщина, другая сказала бы: «Или я, или он…»
Жена… Ихсан-эфенди улыбнулся. Он не променяет ее ни на кого на свете. Особенно теперь, когда она такая послушная… Разве это было возможно раньше? Мало она угощала его туфлями, гладила щипцами, прогоняла от себя…
И вдруг Ихсан-эфенди ясно ощутил на сердце тяжесть. Разве у него горе какое?.. Может быть, он боится сплетен?.. Это его огорчает?
«Э, да что там, — утешал себя старик, — жена не забывает о своем долге! Печется о нем. Даже рискует из-за него своей репутацией… А ведет она себя безупречно. Ничего не скажешь. В дом каждый вечер приходит молодой, симпатичный человек. К тому же холостой… Но она даже не смотрит на него… Ну разве другая женщина была бы верна мужу, который годится ей в отцы? Да был бы аллах ею доволен, а он вполне доволен…»
Ихсан-эфенди взглянул на сына. Впрочем, он уже смотрел на него давно, но, думая о Шехназ, не видел ничего… Почему мальчишка не встает? Устал или, может быть, заболел?
«А вдруг и правда заболел? — встревожился Ихсан-эфенди. Целый день ходит по солнцу, потеет, пьет холодную воду или шербет… Может быть, простудил горло, поднялась температура, и он не спал ночь?..»
Ихсан-эфенди вошел в комнату. Тут ему пришла в голову другая мысль: «А не курит ли, негодник?»
Он остановился, подошел к деревянному сундуку, где лежала одежда сына, осмотрел карманчики вылинявшей голубой рубашки, вывернул карманы старых, грубо залатанных брюк цвета хаки. Нашел носовой платок. Платок был в крови.
«Может, его пырнули ножом?» — с испугом подумал Ихсан-эфенди.
Он быстро подошел к кровати, поднял одеяло. На спине крови не было… Может быть, он ранен в живот или в грудь?
Ихсан-эфенди повернул сына на бок. Он застонал. Лицо в крови, нос распух. Значит, паршивец, подрался!..
Джевдет открыл глаза. Увидев отца, нахмурился.
— Что у тебя с носом? — спросил Ихсан-эфенди.
— Ничего.
Джевдет вскочил с кровати. Пошел к крану.
— Как так ничего? Нос распух. С кем подрался?..