Преступник
Шрифт:
— Что с ним случилось, кассир?
— Не знаю, господин бухгалтер.
— Почему вы не приняли у него деньги?
Кассир только пожал плечами.
Служащие вставали из-за столов и подходили к кассе. Понимающе переглядывались.
— Идите домой, — посоветовал кассир. — Спросите домашних. Наверно, над вами все-таки подшутили…
Старик вздрогнул.
— О ком вы говорите? О жене? Но я уже сказал…
— Чужая душа — потемки.
— Я не желаю, чтобы так думали о моей жене!
—
— И сын не мог!
— Почему?
— Потому… потому что… я выгнал его из дому… — На глаза старика навернулись слезы.
— А вечером к вам не заходили посторонние? Соседи, друзья? Не ночевали у вас? — спросил кассир.
Ихсан-эфенди поднял глаза.
— Были… Сосед с матерью… Но они не ночевали. Нет, я никого не могу заподозрить. Это моя судьба. Я готов понести наказание. Других в это дело не впутывайте!
— Сколько не хватает? — обернулся бухгалтер к кассиру.
— Три тысячи сто семьдесят лир.
Сослуживцы ахали, удивлялись.
Ихсан-эфенди не замечал ничего. Не волновало его и то, что он сядет в тюрьму. Он думал о Шехназ. Жена!.. Она останется одна! Без средств. Как бедняжка будет жить?
Потом все происходило как в дурном сне. Вокруг него вертелись какие-то незнакомые люди, он подписывал отпечатанные на машинке бумаги. Сел с полицейскими в старенький автомобиль. Машина промчалась мимо квартальной кофейни и остановилась перед его домом. Только увидев побледневшее лицо Шехназ, он пришел в себя.
— Нет, нет, моя жена не виновата! Оставьте ее в покое!
— Тогда скажи, куда девались деньги? — спросил человек с сердитым, хмурым лицом.
— Не знаю.
— Как так?
— Оставьте жену в покое!
— А сын? Где твой сын?
— Не знаю… Я выгнал его из дому. Он грубил мне. Да, да, за грубость… Но какое это имеет отношение к делу?
Ихсан-эфенди огляделся: в передней, казалось, собрались все жители квартала. Здесь были и Мюфит-эфенди, и парикмахер Лятиф, и Хасан Тахсин, и другие. Соседи пялили на него глаза.
— Чего им здесь надо? — разозлился старик. — Выгоните их отсюда!
Толпа стала таять, люди исчезали, как карты из колоды. В комнате осталась только Шехназ. Бедняжка смотрела на него широко раскрытыми, испуганными глазами. На кого он ее оставит? У нее никаких родственников нет. Кто заплатит за квартиру? Кто будет покупать ей украшения, губную помаду, пудру?
— Нет, нет! Вы не имеете права подозревать мою жену. Виноват только я. Арестуйте меня, довольно разговоров!
Поздно вечером Ихсана-эфенди отвели в тюрьму.
Какие-то незнакомые лица, шум, гам.
— Да поможет тебе аллах! — К его ногам упала грязная миска.
— Что это? — удивился Ихсан-эфенди.
Какой-то чумазый парень с заостренным
— Да поможет тебе аллах, папаша!
— Хорошо, но…
— Никаких «но», старикан. Гони монету!
Ихсан-эфенди обвел взглядом арестантов. Почему он должен давать деньги? Что это — обычай, закон?
— Клади лиру. Обычай! — сказал сидевший рядом с ним седой человек.
— Обычай? — переспросил Ихсан-эфенди.
— Да, закон!
Ихсан-эфенди достал лиру и бросил в миску. Чумазый парень схватил ее, повертел перед носом:
— Ха, на счастье!
Арестанты стали расспрашивать Ихсана-эфенди, — за что его посадили. Слушали внимательно, серьезно.
— Вчера вечером деньги были целехоньки. Утром я еще ничего не знал… Пошел себе спокойно на работу. Я должен был сдать их кассиру…
— Глядь, а монет уже и след простыл! — хихикнул рыжий пижон в рубашке с накрахмаленным воротничком и с красным галстуком.
— Уж не думаешь ли ты, что я вру? — с гневом повернулся к нему Ихсан-эфенди.
— Что ты, стоит ли об этом говорить, старикан?
— Я не из тех, кто занимается такими мерзкими делами! — взорвался Ихсан-эфенди.
— Тогда как сюда попал? Может, тебя посадили за то, что ты молился в мечети? Скажет тоже… Он, видите ли, не занимается такими делами!
— Хватит! — шепнул Ихсану-эфенди седой человек. — Не накликай на себя беды.
— А что?
— Что? Молчи — и все тут!
Седой человек встал и вышел из камеры. Ихсан-эфенди посмотрел ему вслед. По цементному полу коридора, заложив за спину руки, перебирая четки, ходили хмурые заключенные. Казалось, они разговаривают сами с собой.
Со стены исчез последний слабый луч солнца. Быстро темнело. В камерах зажглись маленькие лампочки. Арестантов закрыли, задвинули железные засовы.
Жена, что она делает сейчас? Как проведет ночь одна, в большом обезлюдевшем доме? Хоть бы догадалась позвать к себе мать Адема!
Он услышал грохот поезда, проходившего где-то рядом. Потом донесся шум моря. Волны бились тоже близко. Ихсан-эфенди сомкнул веки.
Он очнулся от толчка. Над ним склонился рыжий пижон.
— Эй, вставай, здесь мое место!
Все уже улеглись; слышалось приглушенное бормотание, чей-то тихий смех.
Ихсан-эфенди поднялся, осмотрелся. Прилечь можно было только под парашей, прибитой ржавым гвоздем к двери камеры.
— Да не маячь ты перед глазами, старикан! — крикнул парень с чумазым лицом, тот, что днем подхватил брошенную Ихсаном-эфенди в миску лиру.
— А что же мне делать?
— Ложись под парашей!
Седой человек бросил Ихсану-эфенди рваное тряпье.
— Накройся пока этим. Завтра тебе принесут постель.