Прибалтика. Почему они не любят Бронзового солдата

Емельянов Ю. В.

Комментируя германские предложения, Г.А. Астахов 8 августа сообщал в Москву, что нацистские руководители не собираются «всерьез и надолго соблюдать соответст­вующие эвентуальные обязательства. Я думаю лишь, что на ближайшем отрезке времени они считают мыслимым идти на известную договоренность в духе вышесказанно­го, чтобы этой ценой нейтрализовать нас... Что же касает­ся дальнейшего, то тут дело зависело бы, конечно, не от этих обязательств, но от новой обстановки, которая со­здалась бы».

Тем временем на московских переговорах выяснилось, что Польша и Румыния наотрез отказывались пропустить советские войска через свою территорию для боевых дей­ствий против Германии в случае ее нападения на эти стра­ны.

Западные участники переговоров стремились убедить советских представителей в необходимости выступить против потенциальных агрессоров, даже не имея реаль­ной возможности нанести по ним своевременный удар. Главы военных делегаций Англии и Франции высказали следующее мнение: если агрессор нападет на Польшу и Румынию, то те «будут умолять» Советский Союз оказать им помощь. На это глава советской делегации Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов возражал: «Польша и Румыния могут не обратиться за помощью или так поздно попросить ее, что это повлечет тяжелые последствия для армий Франции, Англии и других союзников. Мы в это время не в состоянии будем оказать соответствующего воздействия на события».

Информация о готовности СССР участвовать в воору­женных действиях по отпору гитлеровской агрессии встревожила правительство Германии. Вечером 14 авгу­ста из Берлина в Москву было направлено «очень сроч­ное» послание Риббентропа для передачи Молотову в устной форме через Шуленбурга. Как и в своей беседе с Астаховым 2 августа, рейхсминистр утверждал, что «у Гер­мании нет агрессивных намерений в отношении СССР. Имперское правительство придерживается того мнения, что между Балтийским и Черным морями не существует вопросов, которые не могли бы быть урегулированы к пол­ному удовлетворению обоих государств. Среди этих во­просов есть и такие, которые связаны с Балтийским и Черным морями, Прибалтикой, Польшей, Юго-Восточным районом и т. д. В подобных вопросах политическое со­трудничество между двумя странами может иметь только положительный результат». Риббентроп объявил о своей готовности «прибыть в Москву с краткосрочным визитом, чтобы от имени фюрера изложить его взгляды господину Сталину».

В ответ на его обращение В.М. Молотов 15 августа предложил заключить советско-германский договор о ненападении. В.М. Молотов запрашивал также, «наме­ревается ли Германия дать возможные совместные га­рантии прибалтийским государствам». Поддержав предложение о поездке Риббентропа в Москву и выра­зив мнение, что с этим «желательно поторопиться», В.М. Молотов утверждал, что «для подобной поездки необхо­димо предварительное выяснение и подготовка опреде­ленных вопросов».

Однако Риббентроп не хотел ждать, и 16 августа он снова обратился к Молотову, заявив о своей готовностивыехать в Москву 18 августа. В ходе встречи с Шуленбур- гом на другой день Молотов наотрез отказывался принять германского коллегу 18 августа. Подробно напомнив о многолетней враждебной политике Германии в отноше­нии СССР, Молотов заявлял, что пакту о ненападении дол­жно предшествовать экономическое соглашение между двумя странами, а также некоторый период между этими событиями.

Телеграмма Шуленбурга о его встрече с Молотовым была отправлена утром 18 августа в 5 часов 30 минут. Уз­нав, что Советское правительство не собирается прини­мать Риббентропа 18 августа для подписания договора о ненападении, Гитлер, по оценке У. Ширера, «был близок к отчаянию...». Он решил удвоить усилия для того, чтобы достичь соглашения с СССР. Из ставки фюрера в Оберза- льцберге вечером 18 августа была отправлена новая теле­грамма в Москву. Шуленбургу предписывалось «немед­ленно» условиться «о новой беседе с господином Молото­вым» и сделать «все, что возможно, чтобы эта беседа состоялась без задержки». Шуленбург должен был пере­дать Молотову, что «в нормальных

условиях мы, естест­венно, тоже были бы готовы проводить дальнейшую пере­стройку германо-русских отношений через дипломатиче­ские каналы и довести ее до конца в обычном порядке. Но, по мнению фюрера, существующая необычная ситуация делает необходимым использование какого-нибудь дру­гого метода, который приведет к быстрым результатам». Шуленбург сообщал о том, что окончательное торговое соглашение между СССР и Германией подписано. (Сооб­щение «Правды» от 21 августа гласило, что торгово-кре- дитное соглашение было подписано 19 августа Е. Бабари- ным и Ю. Шнурре.)

225

Однако, несмотря на то что Шуленбург выполнил ука­зания своего шефа («настаивайте... на быстром осущест­влении моей поездки и соответствующим образом про­тивьтесь любым возможным советским возражениям»), германские требования о «немедленном» выезде Риббен­тропа в Москву не были удовлетворены. Во время очеред­ной встречи с Шуленбургом, состоявшейся 19 августа в 2 часа дня, Молотов, одобрив идею договора, заявил, что «германский проект пакта о ненападении ни в коем случае не является исчерпывающим». Вместо этого проекта Мо­лотов предложил взять за образец один из пактов о нена-

ю Емельянов "Прибалтика"падении, заключенных СССР «с другими странами, напри­мер с Польшей, Латвией, Эстонией и т. д.». В этой связи Молотов категорически заявил о том, что «в данный мо­мент невозможно даже приблизительно определить вре­мя поездки, так как она требует тщательных приготовле­ний». Видимо, ко времени встречи Шуленбурга с Молото­вым 19 августа Советское правительство еще не приняло окончательного решения.

К этому времени трехсторонние переговоры окончате­льно зашли в тупик. 14 августа советская делегация выра­зила официальное сожаление по поводу «отсутствия у во­енных миссий Англии и Франции точного ответа на по­ставленный вопрос о пропуске Советских Вооруженных Сил через территорию Польши и Румынии».

С 17 по 20 августа дипломаты Англии и Франции неско­лько раз обращались к министру иностранных дел Польши Беку с призывом согласиться на пропуск советских войск через польскую территорию, но получили отказ. В то же время они отчаянно пытались убедить СССР за столом московских переговоров в необходимости связать себя военными обязательствами по участию в польско-герман­ском конфликте. Как последний шаг глава французской делегации Думенк по поручению премьер-министра Франции Даладье сообщил Ворошилову о согласии Фран­ции «в принципе» на проход советских войск через поль­скую территорию».

К.Е. Ворошилов потребовал письменных полномочий от Даладье на подписание Думенком военного пакта, раз­решающего проход советских войск через Польшу. Таких полномочий Думенк предъявить не мог. В этой связи К.Е. Ворошилов заявил: «Я боюсь одного. Французская и английская стороны позволили, чтобы политические и во­енные переговоры слишком затянулись. Вот почему мы не должны исключить возможности в настоящее время опре­деленных политических событий». Вечером 21 августа 1939 года, когда происходил этот разговор, К.Е. Вороши­лов уже знал, что «определенные политические события» совсем не исключены в самом ближайшем будущем.

В это время в Москве изменилось отношение к герман­скому предложению. По словам Шуленбурга, 19 августа «едва ли не через полчаса после завершения беседы Мо­лотов передал мне, что просит меня разыскать его снова в Кремле в 16.30». Во время второй встречи Молотов объ­яснил, что после его доклада Советскому правительству он получил полномочия вручить германскому послу совет­ский проект договора о ненападении. Молотов заявил, что Советское правительство готово принять Риббентропа в Москве «примерно через неделю после обнародования подписанного окончательного соглашения», то есть «26 или 27 августа».