Приходите за счастьем вчера

Darena

– Нет. Когда родилась – только жалость. Возможно, интерес, потом разочарование.

– Теперь всё изменилось?

– Да. И нет. Всё получилось не так, как я думал.

– По-прежнему, но не без смысла, – глуховато обронила женщина, склонила голову и не заметила скользнувшего восхищения во внимательном взгляде на неё. – А я злилась. Пока я её носила, мне всё казалось, что она заняла чужое место и что это должна быть… – всё-таки произнесла имя: – Маргарит. Но только пока не увидела её, или не потеряла.

– Но ты её не потеряла.

– Потеряла. Отпустить её от себя так

тяжело, – нежно, одной подушечкой пальца Катерина коснулась кожи дочки, – всё равно что потерять. Я ведь жила с ней всё время, хотя не понимала. Порой я думаю, почему я оказалась настолько хуже других, а вот ты говоришь, что тоже ждал большего. Может, мы не такие плохие, Эл?

– Держи, – увидев её желание и передав ей конверт, Элайджа аккуратно обнял женщину за плечи, прижав спиной к себе. – Не знаю, да и не важно. Главное, что сейчас мы её любим. Почему-то кажется, что была бы экзальтированность, которой я ждал, то это лишнее.

– Почему?

– Потому нельзя полюбить быстро по-настоящему.

– У неё всё будет хорошо, – где-то на краю сознания, Кет чувствовала, что сейчас он уязвим, это признание не только к дочке, и если она надавит, то Элайджа сдастся – вернёт её к себе домой. – Мы будем растить, она нам станет улыбаться, потом говорить и ходить. Не станет на место Маргарит и хорошо, она у нас ведь такая прелесть, Эл. Правда, моё золотко?

– Она… – “Моё чудо”. Он не сказал, что думал, подавил мощный эмоциональный всплеск, прошивший тело желанием стиснуть держащую на руках малышку женщину в объятиях, но почувствовал приятную дрожь на кончиках пальцев, вдруг расслабившись от курлыкающего тона Катерины к дочери. – Ты придумала имя, когда узнала, что девочка?

– Да. Я хочу назвать её Злателиной, ты ведь не против?

– Как? – Всё ещё поддающийся волне нежности к образу перед ним, Элайджа не сразу понял.

– Злателина, или сокращённо Златка. Это значит «золотая» по-болгарски, как Голдэ в Англии. Мне сказали, что у неё будут рыжие волосы. Вряд ли, конечно, – в кого это ей быть рыжиком? – но разве она не золото? – Кет счастливо улыбнулась ему, сморщив нос. – У меня бабку звали Златка, и она была очень везуча.

– Прямо-таки очень? – с сомнением спросил Элайджа, пытаясь всё же отстоять спокойное будущее дочки.

– Хм, – Кет обернулась, приподняв бровь. – Не похитряй мою бабушку. Не имея даже второго размера груди, она окрутила американского миллиардера, заодно вылезла из глубин болгарской провинции, всю жизнь была единственной ненаглядной, и в итоге они по её желанию жили в дыре мира, как ты именуешь Болгарию, вместо того, чтобы прохлаждаться на побережье Штатов в районе для силиконовых девочек.

– Уровень удачливости неплох, но ты учти – тогда ещё не было столько силиконовых девочек, поэтому конкуренция и не столь шикарна.

– Но нашей дочери не придётся вылезать из провинции и охмурять американских миллиардеров.

– Не поспоришь. О’кей, я согласен. Да и внесу Злате… кхм… этот длинный вариант из свидетельства в тестирование устных способностей работников корпорации, а короткий оставлю себе.

– По рукам.

Губы мужчины скользнули по виску, прижались к бьющейся жилке, и Кет тихонько выдохнула,

наслаждаясь этой покровительственной лаской, не обещающей ничего большего кроме помощи. Не было ничего уместнее и нужнее, чем этот поцелуй. И ещё – не могло быть ничего более мужского, что бы могло оставить свой след в романтичной и нежной Катерине, всё ещё жившей в дальнем уголке сердца. И одновременно эта же Катерина в очередной раз осознала, что она рядом с этим мужчиной сильнее всех остальных образов-масок, и поэтому больше никогда не попросит вернуть её в поместье, если Элайджа не захочет этого сам.

– Кстати, насчёт в кого. У нас в семействе полно рыжих.

– А у нас никого. Я думаю, Злателина потемнеет и пойдёт в нашу породу.

– Почему это?

– Потому что родилась маленькая. У вас все больше трёх килограмм, а мы с Еленой были совсем крохотные, как все Пирсы.

– Вообще-то она родилась достаточно крупной, если учитывать сроки. Она будет настоящий Майклсон.

– Ты не хочешь, чтобы она была похожа на меня?

– После того, как ты обрезала свои локоны и больше похожа на обрастающего после тифа оборванца, цвет её волос…

Приход врача в компании Елены, к счастью, избавил его от необходимости объяснений, вполне могущих закончиться если не ссорой, то ядовитой перепалкой, и позволил сохранить шутливый тон обоим. Елена недоумённо посмотрела на них – не понимала, почему сестра и Элайджа были в отличном расположении духа, если всё так сложно. Тем более какая-то Ева…

Ещё более её изумило, что усаживая Катерину, чтобы ехать в аэропорт, Майклсон поцеловал ту в лоб, а сестра восприняла это без малейшей дрожи. Устроившись рядом с сестрой, Елена быстро захлопнула звукоизолирующую перегородку, отрезая их от водителя.

– Кет, что происходит? Вы помирились?

– Если бы мы помирились, вряд ли бы я ехала в этот «Фиалковый приют», а не домой, – заметила Кет.

– Тогда как это понимать?

– Не знаю, – Катерина улыбнулась, пожав плечами, Елена откинулась на кресло.

– Тогда почему ты позволяешь прикасаться к себе?

– Знаешь ли, нравится ощущение мокнущих трусов, – бодро отрапортовала младшая. Но когда уже Кетрин посчитала, что отвязалась от расспросов вмиг запунцовевшей сестры, Елена заикаясь спросила:

– Почему, если ничего не поменялось?

– Не знаю, – и она растворилась в разглядывании дочери. – Елена, я не знаю, но сейчас мне спокойно. Давай не слишком задумываться? Лучше скажи, ты договорилась по поводу конюшни?

– Да, – Елена чуть смутилась, – у Стефана есть знакомый, а у него тоже знакомый, и он предоставит место.

Великобритания. Йоркшир.

Вот и гараж… В гараже не было её автомобилей и байка. Элайджа продал? Неужели настолько унизил её уход? Ведь она же написала, что на время. Видимо, и без ребенка ярость была сильной... За Аиду Кетрин не переживала – в отличие от кошек, лошадей Эл очень любил, более того именно он привил ей эту любовь, ему нравилась её кобылка, зачастую он и гулял вместе с ними вечерами, и, конечно, никто и пальцем не тронул благородное животное, когда Элайджа выставил из дома саму Кет. Оставляя свою лошадку, Кетрин была спокойна.