Приходите за счастьем вчера
Шрифт:
– За тобой никто не следит, – не дав женщине пройти, Элайджа удержал её за предплечье и почувствовал, как она вздрогнула. – Мне не понравилось твоё настроение, и я спросил.
– Тебя интересует моё настроение? – протянула Кет, останавливаясь и тщетно выкручивая руку из хватки.
Майклсон кивнул, разглядывая из-под ресниц её чуть порозовевшие от гнева щёки.
– Я вижу, насколько ты и Златка привязаны друг к другу, поэтому ничего удивительного. – Его пальцы подчёркнуто медленно скользнули вниз по шёлку рукава к оголённому запястью девушки, прошлись по обнажённой коже снова вверх – Кет скривилась, – и только потом аккуратно разжались. – Плюс ты кормишь её грудью, а Керолайн говорила, что на молоко
– У меня всё хорошо. – С расстановкой сказала Кетрин, заставляя себя стоять ровно и чувствуя, как по-заячьи быстро колотится сердце. – С дочерью. И с молоком.
– Не ожидал, что тебя и сейчас волнует, как ты выглядишь.
– Вот такая я плохая мамочка, волнует. Это всё? Тогда доброй ночи.
– Думаю, та почти пощёчина стоит разговора.
– Нет, не стоит, – глаза Кет стали чёрными. – Ты оказался ничем не лучше остальных.
– Знаю, поэтому мы и расстались. Я не попросил прощения… – Элайджа скривился – именно это он и делал, снова пытался извиняться, хотя в таких вещах бесполезно, если они уже были сделаны. – Ладно, проехали. Ты очень красивая женщина, Катерина. Самая красивая, которую я видел в своей жизни. Если тебе ещё интересно моё мнение.
– Мне на него наплевать.
До этой фразы Элайджа ничего не хотел, как убраться отсюда. Но презрительный тон, слишком резкий выдох, размеренная холодность слов – самолюбие взбунтовалось.
– А мне нет. – Рывком разведя полы её халата, он подцепил пальцем золотую цепочку на талии, замеченную ещё в спальне. – Да и тебе тоже.
Дрожь нетерпения затмила болезненные ощущения, когда Элайджа чересчур крепко для её нынешнего положения прижал к себе грудью.
– Ты так и осталась моей. И нас обоих это не устраивает.
Заробев, Кет не моргая смотрела в лицо Элайджи, вопреки его ровному тону, подергивающееся в гневе. Смятенное и угрюмое. В голове промелькнула мысль, что издевка – самая обычная, даже относительно невинная сейчас раздавит Элайджу. Хотя нет: простого равнодушия и косности с её стороны будет достаточно.
Послушно погружаясь в жаркую темноту жёстких поцелуев, Кетрин откинула голову ему на грудь, позволяя подхватить себя на руки. Пальцы этих рук дрожали, вопреки железной хватке, по-прежнему болью отзывавшейся на ребрах, дыхание Элайджи тяжелое, неровное, оно горело на её щеках, и тут же воздух от быстрых шагов по коридору холодил, ноздри наполнились знакомым запахом мыла и одеколона... Она даже не открывая глаз знала, что увидит – ту же одержимость завладеть ею, что и в Сан-Франциско в ночь, когда у них получилось зачать Златку, только сегодня Кет это уже не пугало и, очутившись на постели, она молча протянула обе руки к склонившемуся над ней мужчине. Элайджа на мгновение закрыл глаза и выдохнул, запоминая и впитывая всем своим существом эту капитуляцию. Вправду, его.
– Что? – едва шевеля опухшими губами, девушка попыталась вынырнуть из омута сна, а в итоге лишь крепче обняла подушку. – Я уже ничего не могу и не чувствую. Мне нужно немножко поспать.
Она хотела заснуть, но Элайджа снова тронул за плечо:
– Тебе нужно покормить дочку. Няня сказала, что сцеженное молоко закончилось, а смесь ты запретила давать. Дальше будешь спать. Или дать смесь?
– Что?
– Златка. Нужно как-то покормить. Тише, – поймав неловко свалившуюся с постели в спешке женщину, Майклсон поставил её на ноги, и накинул свою рубашку. – Ложись, я её подам. Им не стоит тебя видеть.
– Я… ой, да. – она было плюхнулась на постель, но тут же встала, принимая на руки малышку. Через некоторое время раздалось сопение и причмокивание, а затем наступила тишина, прерываемая лишь гортанными звуками, свойственными младенцам. И только чуть позже, когда Златка начала потихоньку засыпать под песню про белку, по оценивающему взгляду
– Ты не можешь отвернуться, пока я кормлю?
– Зачем?
«Действительно – зачем?» На самом деле взгляд Элайджи оценивал вовсе не степень ухоженности женщины перед ним, а лишь тот факт, что Майклсон впервые в жизни увидел процесс кормления Златки и испытывал одновременно смятение, неловкость и желание потрогать обеих. Конечно, многие женщины кормили грудью – всё это естественно и логично, – но у него был круг общения, в котором подобных штук обычно не демонстрировали. Или он не замечал. А может дело было в выражении лица Катерины – ему всегда были странными нежность и серьёзность, проявившиеся в чертах, когда она занималась со Златкой, – сейчас же они были особенно сильными, даже тембр голоса Катерины менялся, и это Элайдже нравилось. И сейчас он очень не хотел, чтобы его просто выставили из комнаты.
– Почему ты стоишь? Сядь. Удобнее будет на постели.
– Наверное, потому что не могу безболезненно сидеть на пятой точке чьими-то стараниями, – сварливо заметила Кет.
Он вскинул брови, вспомнив «эпизод» ночи с её попой – конечно, получилось жестковато, но…
– Почему ты ничего не сказала в тот момент?
– Может, потому что я пребывала в шоке от продемонстрированного лексикона?
– Думаю вопрос был не в моём лексиконе, – Элайджа улыбнулся, оглядывая её фигурку. – Тем более в ту минуту, твои просьбы были тоже далеки от романтических. Ну, не будем вдаваться в детали, ты знаешь, что идеальна. Иди сюда.
Не подошла, фыркнула, передразнивая:
– Ну, надо же – хозяин доволен Смеагорлом. Смеагорл счастлив.
– Хозяин? Заинтригован, но мне больше нравилось «милорд».
– Милорд – это для романтиков.
– Я раньше тоже не претендовал.
– Тогда для эстетов, – отрезала Кет. – А они не заставляют стоять носом в диван. Я же говорила, что мне тяжело!
– Но ты клялась убить, если я остановлюсь.
Сильно смягчённые краски – на деле, с рыданиями умоляла продолжать, хотя ведь никто и не останавливался. Чёрные глаза Элайджи весело блеснули при виде на мгновение исказившего черты женщины смятения.
– Утверждала, что тебе очень хорошо.
Более, чем просто «хорошо», но Кетрин уже поняла, что для неё лучшая защита – нападение, пусть даже такое глупое.
– Страшно подумать, каким способом…
– Заткнись. Это тебе весело, а вот у меня всё болит и даже сидеть мне, наверное, будет больно.
Но злости в её голосе не было, скорее насмешка над ним, собой и ими обоими вместе.
– Я же сказал, иди сюда, – Майклсон подошёл и, подняв брюнетку на руки вместе с ребёнком, объяснил: – Если не хочешь садиться, предлагаю выход: ложись в постель.