Приходите за счастьем вчера
Шрифт:
Мощёные плитки, ведущие за дом весело проносились под ногами предвкушавшей эту маленькую радость на фоне всех проблем женщины. С разбегу шмякнувшись о столбик изгороди, к которой привязывала повод после прогулки, Кет влетела в конюшню.
– Что случилось? – прибежавший на утробный крик охранник ворвался в постройку.
– Где она?
– Кто?
– Моя лошадь. Аида. Куда вы её дели?
– Её забрала новая хозяйка.
– Какая новая хозяйка? – сипло спросила Кетрин, подбежав и попытавшись встряхнуть мужчину за плечи. – У неё только одна хозяйка…
– Миссис Майклсон, я не работаю на конюшне, не знаю, – растерянно моргнул, глядя на подёргивающуюся мимику женщины и не зная, что ему с ней делать.
– Тогда, – представив, как теперь хлыст гуляет по спине её Аиды, раньше не знавшей что это такое,
– О’кей, до свидания, миссис Майклсон, – мужчина был и сам не против покинуть то ли бывшую, то ли нынешнюю хозяйку дома и поспешил на выход. Под горячую руку попадать не хотелось, а отношения Майклсона и его жены настораживали всех в доме – никто ничего не знал наверняка, кроме того, что приказы Катерины Майклсон обязательны для исполнения. Впрочем, он доложил об увиденном начальнику охраны, а Джон в свою очередь позвонил Майклсону в кабинет. Реакция была обескураживающе-раздражённой:
– Мне это не интересно. И впредь не тревожьте меня по вопросам относительно настроения и времяпрепровождения моей супруги, Джон…
Дальше в трубке раздался сначала треск, и она отключилась. Джон только пожал плечами.
– Кому ты её продал и когда?
– Кого?
– Аиду. Как ты мог опуститься до такой низости, Элайджа?
– Ты бросила её здесь, значит, она тебе не нужна. – Он холодно оглядел бурей ворвавшуюся в кабинет чумазую женщину. – Мне она тоже была лишней докукой. Когда ты уже вырастешь и научишься платить за свои поступки, а не пытаться сделать вид, что их не было вовсе?
Кетрин молчала, сцепив застучавшие зубы. Хотелось гордо вскинуть голову и уйти, но от её поведения зависело другое существо. Пора и вправду взрослеть.
– Хорошо, да, я виновата, ты имел право продать… – она сглотнула, почувствовав, что голос стал неверным, но выправила тембр, – продать мою лошадь. Но теперь скажи, кому ты её продал?
– У тебя не хватит денег её купить. Это редкий экземпляр, не зря она жила в заповеднике.
– Я найду деньги и выкуплю. Просто скажи – где? – На подгибающихся от унижения ногах брюнетка пересекла ковёр, заглянула в лицо: – Пожалуйста. Не ради меня, но ты же любишь лошадей, подумай, как ей будет плохо без меня. Я её вырастила ещё с жеребёнка, она привязана ко мне и совсем не приспособлена к стандартному катанию. Никогда не ходила под седлом.
Умоляющие глаза теперь не действовали – он по-прежнему чувствовал себя растянутым на дыбе, когда Кетрин о чём-то просила, но одновременно чётко знал – даже если бывшая жена искренна и не манипулирует, если он сам даст слабину сейчас, то всё полетит к чёрту. Но и что-то скрывать Элайджа не собирался, он и вправду считал бывшую жену никудышной хозяйкой – она могла отдавать нежность и любовь, но адекватно отвечать за Аиду, нет:
– Ты её не выкупишь. Я подарил кобылу Даниэлле, теперь она в поместье Сальваторе, где Дени живёт с матерью и не думай, что сумеешь схитрить и надавить на девочку. – Он откинулся в кресле. – Я этого тебе не позволю. Никто Аиду не обижает, не бьёт, её любят, но только она больше не твоя.
– Думаю, мне стоит радоваться, что ты не велел пустить её на колбасу. А что с картинами?
– Продал.
– А драгоценности и платья? – Она усмехнулась. – Стой, знаю – раздал своим шлюхам.
Он кивнул.
– Рад, что ты их оценила по достоинству.
– Знаешь ли, я экстра класса, могу даже рекомендации представить сколько за ночь, а твои девочки… – глаза Элайджи стали недобрыми, он встал из кресла, – я читала о них, по-моему, ты сильно продешевил, – Кет дрогнула, но обида за то, что вещи, подаренные ей после признаний в любви, признаний от которых у неё, искушённой в этих играх в любовь, казалось, плавились кости, пошли по чужим рукам была сильнее рассудка, – единственная только Элиза, говорят, у неё отменная задни…
– Будь добра, промолчи.
– Зачем? Я же хочу знать, что вещи шлюхи высшего разряда, которую ты взял в жёны…
Отреагировать она не успела, только вжать голову в плечи. Челюсть не онемела и кожа не загорелась – удара у него не вышло, подушечки пальцев лишь ласково скользнули по щеке и опустились на плечо.
– Никогда не говори со мной в таком тоне. Тебе понятно?
– Да.
–
Волосы рассыпавшиеся по плечам, и запутавшиеся в пальцах трещали, из уголков глаз от натяжения закапали слезинки.
– Я всё поняла. Ты снова делаешь мне больно.
Хватка тут же ослабла, но пока отпустить у него не получалось и Элайджа глядел в немного испуганные карие глаза, понимая, что эту слабину ему запомнят. Страх постепенно сменялся вызовом, слезинки были не от истерики, а просто от перетянутых волос на висках и быстро пересохли. Катерина всегда остаётся собой. И неожиданно это понимание начало успокаивать, позволило разжать сведённые судорогой пальцы.
Кетрин невидяще смотрела Элайдже в лицо. Он прав – она оказалась плохой хозяйкой Аиде. Нужно было думать головой, а не задницей, когда уходила. Но ведь… Как же Эл может быть таким жестоким? По отношению к ней? Это не укладывалось в голове. Взгляд медленно заскользил по креслам, фикусу, деревянным панелям, остановился на пустой стене, где когда-то висели полотна.
– На этом всё? – поторопил Элайджа, заставляя брюнетку очнуться от прострации. – Если вопрос уладили, то я хотел бы, чтобы ты вышла отсюда.
– Хорошо. – Кивнула Кет, разворачиваясь на оклик. – Что-то ещё?
– Да. На будущее – без моего разрешения не входи в кабинет, если я здесь. Предварительно сообщай звонком.
– Понятно. Теперь всё время так будет?
– Как «так»? – ему снова не нравился её тон.
– Мы вообще не будем разговаривать, как есть?
– А почему мы должны разговаривать, Кетрин? – Майклсон устало опустил словно налитые свинцом веки, поражаясь, инстинкту, заставившему каждый волосок встать дыбом от страха, что она сейчас развернётся и снова уедет из его дома. – Я не собираюсь тебя обижать, и тем более не желаю повторения безобразия, как сейчас, но ты постоянно забываешь, что мы всё насчёт нашей семейной жизни прояснили ещё в Болгарии. С чего нам вести задушевные беседы?
– Ни с чего. Конечно, ты был в своём праве насчёт вещей и Аиды, – с кривоватой улыбкой согласилась Кетрин. – И знаешь это лучше всех, – обвела взглядом кабинет, который лишившись картин серыми тонами окончательно стал походить на склеп. Дорогой и меблированный, правда, – ну, ты же всегда знаешь, как лучше обустроиться, Элайджа.
Он отсчитал стремительные лёгкие шаги – шестнадцать, дверь за ней закрылась. Опершись на руки и выдохнув несколько раз через нос, Элайджа постепенно наладил сердцебиение. Каждый шаг по выстраиванию будущего без Кет и одновременно с ней давался ему с надсадным трудом, но если выдержать сейчас, не будет проблем в будущем. Он должен уважать себя и в первую очередь это означало, что его жена должна уважать его решения. Если нет, то нет. Несколько раз повторив про себя мантру, сопровождавшую всю жизнь, Элайджа сдался. Быстрым шагом подошел к окну. Идеально прозрачные стекла бесстрастными свидетелями отражали фигуру человека с поникшими плечами и опущенной головой, вглядывавшегося во двор. Спустя пару мгновений появившаяся в поле зрения Катерина шла спокойно, уверенно, ему даже показалось, что он слышал ровный перестук её каблуков о камни, хотя, конечно, только казалось – окна не пропускали шума. Откуда силы это выдержать? Он пытался убедить себя, что бывшая жена не цепляет своими бедами с той силой, какая была раньше: её слёзы были неприятны, но ту же реакцию вызывали и слёзы остальных женщин, он не чувствовал себя мерзавцем за то, что лишил её любимого животного. Но сегодня она получила этот гашеный удар из-за того, что приравняла себя к остальным шлюхам. Пусть он не отрицал, даже косвенно подтвердил, но Катерина не имела права так поступать. Или имела? И как относиться к тому, что желание ударить появилось из-за невозможности обнять и этим прекратить поток гадостей. Гадостей каких-то полудетских, ревнивых, которые вообще не могут… не должны задевать взрослого мужчину, но отчего-то задевали его. И что потом снова хотелось просить прощения, расцеловать и зарыться пальцами в каштановые кудри, развеселить: Катерина не была лёгкой по характеру, но смешливой... Какая ему выгода, смысл к чему-то её принуждать, если в итоге самому тошно? Рассеянный взгляд упал на отражавшиеся бумаги на столе. Элайджа выпрямился, заставил себя прекратить смотреть во двор и сел за стол. Он предупреждал не подходить, Кетрин сама виновата, устал от всего, в равной степени и от собственных и от её переживаний, и решил наплевать на них обоих.